Саша обхватила руками колени. Ей хотелось говорить… Но как после этого она сможет смотреть в глаза наставнику? Одно дело чувства, даже если они вдруг прорывались бы через блокируемую связь, и совсем другое дело – то, что скажет она сама. В чем признается, за что возьмет ответственность. Серафим продолжает:
– Я бы боялся, зная, что завтра покину хотя бы иногда кажущийся безопасным дом и отправлюсь, быть может, на встречу с тем, кто едва не убил меня несколько недель назад, кто силен и могуществен.
Саша вздрагивает.
– Это глупо. Я не могу сидеть здесь вечно. И… – она сглатывает,– я знаю, что так правильно. Знаю что все, что произойдет будет правильным.
– Правильным? – кажется, Серафим удивлен. По-настоящему удивлен.
Саша кивает. Она толком не может описать, как именно в ее разуме сформировалось это понимание. Просто не может, но оно есть.
– Это как идти навстречу буре. Только ты знаешь, что так нужно, что это верная дорога, и нет на деле иного пути. Но буря не становится меньше от этого знания. И, – она добавляет чуть более растеряно, – я не знаю, для кого это «правильно». Не знаю, как все закончится. На деле, – Саша останавливается, словно ожидая, что наставник будет что-то говорить, но маг молчит, и она продолжает, – на деле, я даже не знаю, чем все закончится для меня, просто это… правильно. Так нужно.
Она поняла это… когда? Когда начальник принес документы? Когда они подводили итоги на собрании с шаурмой? Когда она увидела Паука впервые? Когда шла за Женей в темноту?
– Кому нужно?
– Я не знаю. Правда не знаю. И это страшит больше всего.
Только сказав это, Саша понимает, что сказанное – правда.
– Я просто… Я не откажусь и не убегу. Просто я не знаю, чем все кончится. И я знаю, что никто не скажет и никто не знает, ведь будущее изменчиво и все такое. Просто… Черт, когда погиб Виталик, меня выгнали с работы и я на последние деньги приехала на тот фестиваль, когда ты предложил последовать в кроличью нору, я не боялась потому, что терять было все равно нечего. Вообще нечего. А теперь… Я не знаю, что изменилось.
На деле – это было ложью. Саша знала. Прекрасно знала, что успела привязаться не только к Серафиму, несмотря на все недоговорённости между ними. Что за прошедшие дни она привыкла к Миклошу, которого то пыталась опекать, чувствуя ответственность за его появление здесь, то стараясь понять, удивляясь тому, как иногда могут отличаться люди, рожденные в разное время, друг от друга. Даже Карина, с которой она была едва знакома, имела какую-то внутренне располагающее к себе манеру, за которой не чувствовалось подвоха, несмотря на кучу глупых ситуаций, в которые по ее милости Саша попала и скорее всего еще попадет. Черт, да за прошедшие дни она привыкла и к странному, иррациональному теплу этого дома, ощущавшемуся и в прежние визиты, но теперь постоянно бывшему рядом.
Как только она уйдет отсюда – все это закончится. Миклош будет рядом… Но даже ее скромных способностей в прорицании было достаточно, чтобы понять, что это временно. Конец пути ей придется пройти в одиночестве.
– Будущее изменчиво, и потому никто не способен предсказать его в точности. Иначе многих вещей бы, разумеется, не случилось. Иначе бы тебе и не пришлось никуда ехать, тем более сейчас, – Серафим говорит мягко, но в его словах Саша чувствует отголоски многих чувств и большую искренность. Быть может, наставник и сам был бы не против сказать, что все непременно будет хорошо, но он этого не сделал. – Но я уверен, что это не последний наш с тобой разговор здесь.
