Будь она столь же смелой, как Кармиль, или будь у нее чуть более веселое настроение, Амелия бы пританцовывала, пытаясь согреться, но, увы, танцевать Амелия не любила — даже если никто не видел. Поэтому она просто сидела на скамейке, сжавшись и нахохлившись, как крошечная птичка, и считала про себя, загадав, что если выдержит, не дернется, пока счет не превратится в ноль, то сегодня случится что-то хорошее.
Когда счет дошел до ста сорока, холодные узкие ладони закрыли глаза Амелии.
— Замерзла, сестрица?
Амелия рассмеялась и сжала пальцы Кармиль, убирая ладони той со своего лица, и развернулась, улыбаясь.
— Госпожа Эдит велела мне найти тебя.
Кармиль обошла скамейку и встала перед Амелией. Она двигалась как танцовщица: очень легко, будто бы три слоя юбок ни капли не мешали ее движениям. Тусклое золото волос прилипло к серому плащу, который Кармиль небрежно набросила на плечи, отправившись искать сестру в продрогшем парке.
— Госпожа Эдит решила, что свежего воздуха с дождем на сегодня достаточно? — Амелия сжала и разжала пальцы, стряхивая с них неподвижность. Встать со скамейки удалось через усилие, схватившись за руку сестры.
— Матушка вернулась, — ответила Кармиль, утягивая Амелию за собой. Мокрый гравий шелестел под ногами. — И желает видеть нас как можно скорее.
— Подожди, — Амелия остановилась, дернув сестру за руку. Кармиль обернулась, удивленно вскинув брови — тонкие, чуть темнее волос.
Глаза у нее были ясными и синими, как цветы гиацинта, густые ресницы бросали тень на щеки, сливочно-белые, с еле заметным румянцем. Кармиль всегда казалась принцессой из сказки. Такую обряди в лохмотья, укутай вуалью темного, злого колдовства, спрячь золотые косы под серой ветошью, но не скроешь, не утаишь ее красоты от принца или волшебника, который уже шесть пар железных сапог истоптал, пока искал ее, последняя осталась — и дойдет до витой решетки поместья Эривэ.
И ворота распахнутся перед ним, и падут чары ведьмы, и не нужно будет больше стоять с фонарем на перекрестке.
Амелия тряхнула головой, сбрасывая глупые, ненужные мысли, из-за которых она частенько получала от строгой леди Алексианы выговор или, если не везло и Амелия забывалась, ставила локти на стол и горбилась, легкий удар веером по пальцам или скрюченной спине.
— Как я выгляжу? — спросила она у сестры.
Это значило: побудь моим зеркалом. А я побуду твоим, когда придет время, пусть мы не так похожи, как должно быть, и я — худшее твое отражение.
Кармиль задумчиво моргнула и поправила Амелии волосы, вытащила из них что-то, одернула ворот пальто и выправила сбившуюся ленту.
— Так лучше, — сказала она, протягивая платок. — Вытри дождь с лица, и все. Пойдем, они чего-то ждут.
Гравий снова зашуршал под двумя парами быстрых ног.
Ветер заскрипел кронами деревьев, коснулся зеркальной глади пруда, потревожив ее кругом легких волн, согнулись камышовые заросли, где-то хрипло крикнула таинственная птица — и все стихло.
***
Госпожа Эдит поймала их на входе в парадное крыло. Она застыла в начале галереи, низенькая, полноватая, еще не старая, но уже увядающая и поразительно блеклая, словно бы выцветшая, как рисунок на ткани. Две служанки вышли из-за ее спины навстречу девочкам.
— Ее светлость велела проводить вас в гостиную, — сказала госпожа Эдит, окидывая Амелию строгим, цепким взором, от которого не ускользнули ни растрепавшиеся волосы, ни завитки на их кончиках, ни то, что нос Амелии все еще был красноватым от холода. — Она просила проследить, чтобы вы выглядели прилично. Отдайте пальто слугам и приведите себя в порядок, юные леди.
