– Вот только представь! – дядя Фима начал загибать пальцы, – Сефарды и ашкеназы, это уже, да? Так вот хотя к ашкеназам чуть не всех европейских наших причисляют, это совсем даже и не так! Есть ещё галицийские и литваки, румынские евреи, польские, римские, романиоты!
– А?! – он потряс руками, – И все как бы и да, но немножечко и нет! Свои чуть-чуть традиции – единственно верные, как полагается. А среди них тоже – группки! Со своими уставами и интересами.
– Сефарды, – Бляйшман вошёл в раж, – тоже вроде как европейские изначально, но отдельно. Обряды! И язык. Языки. А лахлухи курдистанские? Сирийские арабоязычные мустараби? Вавилонские, бухарские… э! Шломо! Поверь мине, ещё долго перечислять можно!
– И вот эти все… – он затряс руками, корча свирепые гримасы, и явно сдерживая ругательства (с опаской посматривая на супругу), – все… договориться между собой не могут! Внутри своих же, ты такое видел? Меж не совсем своих ещё хуже!
– Это таки очень небезынтересно, – осторожно прервал я поток красноречия, – но давайте за вашу этнографическую интересность немножечко потом? Я таки за! Интересные беседы с умными людьми, да за вкусной едой, это таки да! Но потом.
– А есть какая-то спешка? – удивилась тётя Эстер, – Погостил бы. Ёсик тебе Стамбул показал. Младший Бляйшман охотно кивнул, но я завиноватился плечами и лицом.
– Церковь! То есть Синод и такое всё, – ну и рассказал.
– Ой вэй! – запричитала тётя Эстер, играя не очень и натурально. Вот ведь, а? Поверить, што в такое не знали хотя бы через Лебензона? Вот не в этой жизни!
Но положено. Ей причитать, мине верить. Этикет!
– Церковь ваша, – ворчала она, пхая в мине дополнительные вкусности через отдувание и опаску лопнуть, – всё не как у людей!
– Золотце! – глава семейства ласково погладил супругу по жирному плечу, – Ну не всем же такое счастье?
Уже не тряся руками, дяди Фима коротко договорил за ситуацию с греками, о которых я за всеми этими семитскими этнографиями мал-мала начал подзабывать. В большой и запутанной жидовской общине Стамбула нашлись те, которые сильно верноподданные султану. Ну и выразили свои верноподданнические чувства брату Солнца и Луны, а заодно и немножечко фи грекам. Местами так даже и сильно за немножечко вышли.
В ответ обидочки, местами – с погромами. Как водится, без особого разбора. Местные которые греки Стамбульские, те ситуацию более-менее, но и то – зуб! А дальние которые, те и вовсе не знают, што здесь и как. Просто – обиделись, просто – погромы.
Ну и пошли обидки в обе стороны.
А виной всему – особо двинутые из числа особо религиозных. Они, оказывается, и соплеменников только так, если те смеют хотя бы немножечко думать иначе!
– Есть интерес к экскурсии по району? – поинтересовался после завтрака Иосиф. С некоторым сомнением хлопаю себя по туго набитому животу, но киваю.
– Только недалеко, – предупреждаю я, – штоб если вдруг да, то сразу назад.
Еле заметная улыбка в ответ, кивок, и вот мы уже на улице.
– По возможности обезличенно, – прошу его, – мало ли, опознают! Как Егор я буду интересен просто за счёт имени, а как Шломо могу получить потом неприятности через Синод. Собеседником младший Бляйшман оказался интересным, но немножечко с завихрениями на тему еврейства. Экскурсия по району перемежалась размышлениями о особой роли еврейства, БУНДе[7] и сионизме.
Как ни перебивал я его на тему историчности и архитектуры, Ёся неизменно сбивался на политику и еврейство. Не без удивления я понял, што младший Бляйшман страдает от редкой среди жидов болезни – прозелитизма
