– А ничего, – пожал Цыган плечами.
– Как так?
– А так. Не успел. Сбежал я… Меня в яму посадили и караульного поставили. А только под самое утро слышу, наверху вроде как шум какой-то. Потом мне на голову верёвка падает. Подёргал – привязана. Вылез. Вокруг – никого. Рядом с ямой караульщик без сознания валяется. Ну, я верёвку-то смотал, с караульщика нож да плащ снял, ноги в руки и – ходу! По пути в баронский табун наведался. Лучшего коня увёл! – не преминул похвастаться Цыган, – он и сейчас у меня под седлом ходит.
– Да, конь знатный, – улыбаясь, не удержался я от похвалы.
– А как нас гнали! – воскликнул Цыган, – какая погоня была! Да если б не конь, не сидел бы я тут с вами сейчас, не рассказывал бы свою историю, да не играл бы на гитаре! Я и песню про него придумал.
Цыган вновь тронул пальцами струны и запел:
– Ай, ты, коник, ты мой коник,
Ты неси, неси меня!
А уйдём мы от погони,
Не забуду я тебя!
Будешь есть ты лишь пшеницу,
Сладкий клевер молодой,
Пить прохладную водицу
Купаный речной водой!
– Любишь ты своего коня, – отметил Степняк.
– А ты бы не любил того, кто жизнь тебе спас?
– Пожалуй, что и так.
– Ну, как из табора ушёл, понятно, – продолжил я допрос, – а вот чего тебя в армию понесло? Почему в другой табор не пошёл?
– В какой другой? – невесело усмехнулся Цыган, – кто меня, изгоя, примет. Кто захочет себе лишнего врага наживать? И недели не прошло, как уже все цыгане в округе знали, что меня барон наш убить поклялся! Кто ж захочет с бароном ссориться? Вот и пришлось мне одному побродить. Да подальше от тех мест, где наш табор кочует.
Цыган помолчал, глядя в огонь и беззвучно перебирая струны. Потом продолжил:
– А почему в армию пошёл?… Понимаешь, сержант, я ведь цыган. С детства в таборе жить привык. Не могу один! А тут шёл мимо полка, посмотрел через забор. И подумал: «Вот живут люди. Вместе живут.
Один хлеб едят, в одном месте спят, одно дело делают. Чем не табор?» Так я в полк и пришёл, сержант…
– Понятно… Ну, давайте-ка заканчивать разговоры, – я поднялся на ноги, – пора укладываться. Завтра с рассветом встаём. Зелёный, Полоз – вымыть всю посуду. Ночью в карауле поочерёдно: Дворянчик, Одуванчик, Грызун и Хорёк. Хорёк, утром перед подъёмом повесь котёл над костром. Воду для чая вскипяти. Всех поднимать с рассветом. Вопросы есть? Вопросов нет… Всё, через полчаса всем – спать. Цыган! С горном – ко мне!
Тяжело вздохнув, Цыган вытащил из седельной сумки на свет божий инструмент и уныло побрёл в мою сторону. Подойдя, встал по стойке смирно и глубоко трагичным голосом доложился:
– Господин сержант! Рядовой Цыган по вашему приказанию прибыл.
– Значит, слушай меня внимательно, парень. Сейчас мы с тобой разучим два сигнала, очень важных в нашей армейской жизни. Это «отбой» и «подъём». Усвоил?
Цыган вяло кивнул.
– Сначала – «подъём». Попробуй пропеть на трубе: «Вставай, вставай! Службу начинай!»
– Как это? – не понял мой будущий сигналист.
– Ну… Та-та-а, та-та-а! Та-та та-та-та-аа! – попытался я ему напеть.
Тяжело вздохнув, Цыган приложил мундштук к губам, и выдал столь визгливую и громкую какофонию звуков, что даже лошади, всхрапнув, шарахнулись в сторону.
Весь десяток покатился со смеху, отпуская в адрес Цыгана самые скабрезные шуточки.
– Говорил же, что не умею я! – с отчаянием в голосе воскликнул он.
– Ничего, всё нормально, – постарался я утешить его, едва сдерживая ухмылку, – для первого раза даже неплохо. Давай ещё раз.
