— Да, да... — в задумчивости покивал Первый министр. — А вы серьезно полагаете, что нам нужно будет оказать помощь в их мировой войне тем, кто победит?
— Ну что вы, господин Первый министр! Пусть сами разбираются, мне кажется. Если бы мы, конечно, хотели вмешаться в их развитие... но, по-моему, Бейта лежит пока в стороне от наших стратегических интересов, да и от интересов «южан» тоже, так что...
— Не вам, молодой человек, рассуждать о стратегических интересах Империи! — назидательно поднял вверх палец Первый министр. — Не доросли еще, извините. Раса, столь похожая на нас, сварогов, не может быть вне сферы наших интересов, будь они стратегические или любые иные. Тут дело в другом...
— Я только...
— Помолчите! — отмахнулся Первый министр и погрузился в раздумья.
Прикрыв глаза морщинистыми веками, он откинулся в кресле и надолго замолчал. Шли минуты. В какой-то момент у Карсса мелькнула крамольная мысль, что старик задремал, но тут Первый открыл глаза, и взгляд его выразил решимость и энергию.
— Что ж, — объявил он, — мы это попробуем! И если «южане» согласятся, то ответственность за исполнение операции с нашей стороны я возложу на вас, молодой человек. Покажете, на что вы способны.
— Я готов, — тихо, но твердо ответил Карсс, облизнув пересохшие от волнения губы.
2. Часть I. ПЕЩЕРЫ ПЕЙАНЫ
ОТРЯД
Моему другу Сергею Ситнику, командиру разведроты, посвящяется
Храброе войско убеждает нас в пользе дела, за которое оно борется.
Ф. Ницше
Часть I. ПЕЩЕРЫ ПЕЙАНЫ
ГЛАВА 1
Обер-лейтенант сухопутных войск вермахта Хельмут Дитц, долговязый белобрысый саксонец, привычно пригнувшись, возвращался по ходу сообщения в расположение своей роты из штаба батальона, куда был срочно вызван час назад командиром батальона майором Шлауфенбергом.
Двадцатичетырехлетний Дитц последние два года практически не вылезал из окопов на Восточном фронте, за исключением краткосрочных отпусков, которые начальство (следует отдать ему должное) щедро предоставляло тем, кто умудрялся выжить и уцелеть на переднем крае в течение двух недель боев или полутора-двух месяцев относительного затишья. Поначалу эти несколько дней, на которые удавалось вырваться в родной Дрезден, воспринимались Хельмутом как великое счастье и дар небес. Еще бы, герой приехал с фронта, тот самый бесстрашный красавец-ариец, который огнем и мечом расчищает великому немецкому народу путь на восток, сокрушая орды русских варваров во славу фюрера и тысячелетнего рейха! И как тут устоять простой немецкой девушке, единственная слабая защита которой – наказ матери о девичьей чести, давно, впрочем, забытый и похороненный в глубинах любвеобильного сердца. Да и, кроме того – ведь Германии нужны солдаты, а Германия превыше всего! И лился рекой добрый шнапс и мозельвейн. И отлетали под нетерпеливыми солдатскими руками пуговицы с шелковых блузок.
И похмельный рассвет, как партизанская засада в: русском лесу, заставал Хельмута Дитца врасплох на чужой кровати рядом с очередной полногрудой красоткой в комнате, пропахшей табачным дымом, вчерашним алкоголем и дешевыми духами.
Да, поначалу все было просто отлично. Боевой азарт кружил голову и горячил кровь на фронте, а женщины и шнапс – в тылу, но после Сталинграда что-то как будто сдвинулось в саксонской душе Дитца, и свои кратковременные отпуска он теперь предпочитал проводить в оккупированном западноукраинском городе Львове, где, с одной стороны, хватало европейских развлечений, а с другой – это была не Германия.
