Мы живем так, как будто вечны! Понимая, что смерть существует, но где-то очень глубоко в душе надеясь, что лично меня это обойдет стороной. Это может произойти с соседом, с человеком из новостей, с кем-то из знакомых, но со мной? С таким шумно дышащим, явственно думающим, имеющим трехлетнюю дочку, машину в кредит и коричневую родинку над пупком; одним словом, с таким выпуклым, с таким явно живым, этого случиться не должно. По крайней мере, сейчас. Как-то минет, обойдет…
А что если, если не обойдет? А что если смерть придет раньше, чем начнется «настоящая» жизнь? Как банально и трагично было бы осознать тогда, что ты едва ли жил вообще. Что репетиция и подготовка к жизни и были самой жизнью. Что и вчера, и год назад, и в самой юности, ты как раз и жил. И другого времени, для того, чтобы что-то начать, почувствовать, сказать или сделать – нет.
Ты живешь прямо сейчас. И, может, за твоим окном уже никогда не будет такой ледяной осени и надменного ветра. И вместо того, чтобы прятаться от них в своем бетонном домике, отдавая все внимание бездушным битам на мониторе, ты можешь надеть шапку, выйти на улицу и вдохнуть полной грудью всю недружелюбность нервной рябины и скрюченной листвы; ведь и такая осень зачем-то нужна. Ведь и она может тебе что-то рассказать, чем-то наполнить, к чему-то развернуть.
Ты можешь взять ее всю, без остатка, чувствуя и проживая сейчас, сию минуту, не ожидая, когда стихнет ветер, выпадет день потеплее и поясница будет не так стрелять…
Также ты можешь поступить и со своей жизнью. Сейчас любить детей, хоть они и притащили из школы двойку; сейчас позвонить родителям, хоть ты и собираешься к ним в выходные; сейчас взять билеты на Чертов Мыс, хоть ты еще и в недостаточной форме; сейчас пойти и заварить себе вкуснецкого чая, хоть ты еще и не закончил работу; сейчас уйти из тягостных отношений, хоть ты и не уверен, что справишься; сейчас…
В следующей минуте тебя может уже не быть. Так как насчет того, чтобы свернуть репетицию и выйти на сцену прямо сейчас?
Вчера я была Зима. Я глядела на мир сквозь сосульки, и он казался чудным. Дома ломались в причудливых изгибах, заваливаясь на бок и выгибаясь, и вместе с ними выкручивало и меня. Моя зима плакала, стекая по крышам домов, по людям и по лицам; закруживала события прошлого в неуютных колючих метелях, окрашивала будущее в цвет тяжелого декабрьского неба; выматывала мне душу однообразными пейзажами несбывшихся ожиданий и подсовывала под нос расплющенные неудачными падениями звезды утраченных надежд.
Я стекала по краям колыбели, в которой качается наша вселенная, одинокой неприметной каплей, потерянная и одинокая. Меня манила печаль и не было больше сил ползти к тоненькой полоске надежды, светом пробивающейся где-то там, наверху…
Я и сегодня еще немного Зима, но уже другая, уснувшая черной веткой под шубой инея, распластавшаяся ровным одеялом по бескрайним полям, спрятанная…
А еще совсем недавно я была Осень. Меня несло пронизывающим ветром по подворотням, я залазила за воротники и пробирала до костей. Мир мне совсем не нравился, и я хлестала его косым дождем, одним движением смахивая все, что он накопил за лето. Я окрашивала в пожухлые цвета, а потом жгла неугодные воспоминания, и топала маленькой ножкой, если мне перечили.
Я сдирала старую кожу с уютного быта и спесь с попадавшихся под горячую руку людей. Из моего личного пространства то и дело вылетали вверх тормашками то состарившиеся идеи, то неоконченные рукописи, то недодруженные люди.
