Он протиснулся между спящих, спустился по каменной лестнице в конюшню и наконец выбрался во двор. Стены замка покрылись каплями влаги, ноги тоже чуть скользили на брусчатке. Герберт направился к келье священника почти не таясь. Ничего зазорного в этом нет, если кто спросит, то и объясниться не сложно. Мало ли зачем ему посреди ночи понадобился священник? Может, какой сон дурной приснился? Или вовсе его душу опутало непотребное желание? Вот и пошел спросить совета у святого отца. Всяко бывает.
Парень обогнул часовню, он старался ступать неслышно. Герберту было стыдно будить старика, да и баронесса могла услышать его поступь вдоль стены. Ни к чему это сейчас. До рассвета еще хватает времени, успеет он к ней заглянуть, чтоб передать немного еды, да флягу с водой.
Страж дошел до низкого окна и присел на корточки. Похоже, старик не спал, были слышны голоса. Может, он молится? Герберт передвинулся вперед, из-под его сапога выкатился камень – только никто внутри кельи этого не услышал.
– Я мог ошибиться, – Герберт узнал громкий голос барона. Неужели он сам пришел каяться? Признает ошибку и дело с концом. Вот только сможет ли простить мужа Люция?
– Веришь ли ты сам в то, что мне говоришь при иконах?
– Я ни разу не видел, чтоб жена моя имела сношения с бесами. Каждый вечер она усердно молилась. Мы венчаны в храме.
– Я сам был слеп, не разглядел бесов в этой женщине. Тем более сложно увидеть отражение дьявола в глазах жены, сын мой. Тому много примеров. Сам герцог Руазский принял монашеский постриг после того, как узнал, что его жена одержима. Десять лет прошло с их свадьбы. Тяжелое это было время. Сколько неурожая, голода, междоусобных войн пришлось пережить. Его замок, земли – все было разорено. Крестьяне взбунтовались. Герцога чуть самого не подняли на вилы. Его укрыл монастырь. Неужели и ты хочешь окончить свою жизнь так же?
– Разве ничего нельзя сделать? – Герберту почудилось отчаяние в голосе Розена, – Может быть, ей суждено принять монашеский постриг?
– Поздно. Люцию следует казнить, только это способно освободить ее душу от скверны. Мы сложим добрый костер, все пройдёт быстро. Мужайся, сын мой.
– Это лютая казнь. Каково будет узнать Зенону о том, что я сделал с его матерью? Мой сын вырастет и спросит меня о том, был ли я сам уверен в том, в чем обвинил Люцию.
– Суждено ли Зенону стать взрослым? Твой ли это сын?
– Мой! – грохнул кулак о стену, – Я верю в это!
Герберт невольно вздрогнул, помощи ждать неоткуда. Отец Паул точно такой же, как и все остальные. Он жаждет смерти женщины и ребенка. Разве так может быть? Парень сжал кулаки. В уме он прикидывал толщину прутьев окна у темницы. Если подвести к ней лошадь, да как следует дернуть, уж какой-нибудь прут поддастся. Люция худая, пролезет. Вот только что делать с ребёнком? Нельзя его здесь оставлять. Да и лошадь свести с конюшен, чтоб этого никто не заметил, сложно.
Священник тихо продолжил.
– Веры достоин лишь бог. Ты веришь жене от того, что знаешь, в ее покои не ступала нога другого мужчины. Но забываешь, что отцом Зенона мог быть дьявол. Ему не нужна дверь, чтобы войти. Достаточно червоточины в душе женщины. И мы знаем, что Люция колдунья. Твой сын проклят! А ты сам оморочен.
– Казнить Зенона! – выкрикнул барон и продолжил гораздо тише, – Я не смогу приговорить сына.
– Это сделаю я. Я сам все устрою. Отдай мне ребенка и молись о его душе.
