– Вместе их посадим? – спрашивает стражник внизу. – Девки же, не должны поругаться.
Мы останавливаемся в самом начале коридора. В камере, рядом с которой дежурит говоривший, мечется стройная девушка, с виду ненамного меня старше. Платье у неё сильно скромнее моего, местами порвано и испачкано. Вьющиеся рыжеватые волосы растрёпаны и лежат гнездом. Она будто не замечает нас, как зверь в зоопарке нарезает круги от стены к стене и смотрит прямо перед собой.
– Не, это ж одержимая, – кривится один из тех, что меня привёл. – Вдруг перекинется. Генерал нам точно головы снесёт.
– Одержимая? – настораживаюсь я. – Что вы имеете в виду?
Для меня открывают свободную камеру дальше по коридору и вталкивают внутрь.
– Что имеем, то и введём, – «юморит» тот, что ждал внизу. Ему явно тут скучно. – Захваченная она. Чужой личностью.
– Я не одержимая! – истерично вскрикивает девушка и судя по громкому лязгу, бросается на перила. – Не одержимая! Это я! Я! Никто не вселялся в меня! Я всегда была такой! Во мне нет никаких подселённых душ!
– Ага, а твой муж говорит иначе, – скучающим тоном. – Вот так и бывает. Живёшь-живёшь с человеком, и вместо него появляется чужая душа.
Я вздрагиваю. Это ж… про меня. Да?
– И… что с ней теперь будет? – наивно хлопаю глазами, глядя на стражника, который запирает решётку моей клетки.
– Казнь, – скупо бросает он.
Меня будто ледяной водой окатывает.
Вот это я удачно до сих пор не ляпнула, что всё ошибка и я такая вот подселившаяся душа… Боженька уберёг, не иначе.
Так, значит не при каких обстоятельствах нельзя выдавать. Теперь это секрет, от которого зависит моя жизнь.
– Я это я, – плачет девушка в соседней камере. Муж… Он крутит шашни с этой дрянью Арин! Она околдовала его! А Волин… просто взял и… избавился от меня! Я не одержимая! Поверьте! Напишите моему брату, умоляю! Он всё подтвердит!
У меня сердце будто в лимонный сок окунули. Как же это страшно… Меня Никита хоть с квартиры выдавил. Обидно, но не смертельно, а её…
Сразу вспоминается, как на кострах сжигали ни в чём не повинных девчонок, если те оказывались неугодны. Были слишком красивы или недоступны.
– Это же бесчеловечно! – не выдерживаю я. – Какой-то урод решил просто взять и избавиться от неудобной жены!
– А вам-то с этого что? – хмыкает стражник. – Испытываете сочувствие к твари, что захватила чужое тело и намерена попользоваться им, уничтожив душу прежнего владельца?
Я прикусываю язык. Чёрт, я играю в очень опасную игру. Я, блин, сама такая «тварь» только это вообще без моего ведома произошло! Вот и нечего тут! Даже если девушка в соседней камере такая же, как я, она вряд ли по своей воле рискнула получить билет на собственную казнь.
Что же делать? От меня ждут ответа? Не сочтут ли ответом молчание?
– Я просто думаю, что, прежде чем отнимать чью-то жизнь, нужно как следует разобраться, – увиливаю я. – Потому что смерть – тот результат, который невозможно исправить и, в случае ошибки, вы загубите ни в чём не повинную душу.
– Очаровательно, – скучающий стражник потягивается. – Для себя тоже обязательно попросите суда. Посмотрите, что ответит генерал.
Так, погодите. А мне-то зачем суд?
Или я что, после отказа Карта должна на эшафот идти?!
Мамочки… куда я попала?
