– Да-а… – неопределённо протянул Лакайф. Чтобы хоть что-нибудь сказать. Поднял свой стакан с порцией слабоалкогольного «рабочего» коктейля. Выпил, подавая пример старику, и, помолчав, выдавил:
– Не знаю, как там насчет змия… а вот яда в них хватает, в бабах этих… Это точно.
Погрузившись в столь беспроигрышную тему, Лакайф заметно оживился. Под разговор «о бабах» ему удалось, практически без нажима, влить в старика ещё пару порций виски, и ещё раз позволить себе угоститься за его счёт. Правда, несмотря на оживлённую беседу, старик умудрялся не забывать о двух своих бутылочках, и подливал из них что-то себе в виски. Но это не мешало общению; у каждого свои странности…
Попутно они обсудили местные скверные условия, и вот тогда и удивился старик неподдельно, узнав, что Лакайф абориген этих мест. Клиент долго расспрашивал о всяческих мелочах, словно всерьёз интересовался особенностями здешнего обитания, и при этом несколько раз употребил слово «Родина», неизменно произнося его с восторженным придыханием… Он, кажется, в самом деле позавидовал Лакайфу, что у того имеется какая ни есть, но самая что ни на есть родная Родина! Однако потом, когда девушка-проекция в разгар танца скинула даже бандану и гольфы, и осталась в минималистском костюмчике Прародительницы, беседа опять вернулась на круги своя – к женщинам. Когда общаются мужчины, от темы этой, вечно животрепещущей, никуда им не деться.
Старик, казалось, весь ушёл в воспоминания. Он говорил, мечтательно прикрыв глаза:
– У меня ведь тоже была своя Ева… Ах, какой запретный плод был у неё! Она была девушка из моего забытого сна. Я её забыл, когда проснулся. Её звали Первая Любовь… Не удивляйся, старики часто вспоминают всякие странности. И в любви они также понимают толк. Бывало… Какие у неё губы! Спелые-спелые… Мне даже иногда было боязно их касаться. Казалось, того и гляди – полопаются. А как она двигалась! Куда там твоей проекции… – старик одним глотком допил остаток виски.
– Это не моя голограмма… – начал было Лакайф.
– Я и говорю, куда там! – не слышал его собеседник. – Я так любил смотреть в её глаза… Большие и влажные, словно две оливы. Мне иногда так хотелось их погладить… Но я замирал, и просто подолгу глядел, глядел, как в них отражаются облака. Знаешь, на той планете ведь небо тёмно-синее, облака хорошо отражались в глазах… В мире Лилит.
Старик умолк и помрачнел. Взял в руку пустой стакан и принялся уголком его донца тихонько выстукивать по столешнице какой-то ритм. Закашлялся.
– Постой… Как ты сказал – Лилит? – неожиданно переспросил Лакайф. – Тот, что в системе звезды Рэдкронг?
Старик вопросительно посмотрел на да-уннца и промолчал, выжидая.
– Э-э… – Лакайф взмахнул рукой. – Забудь про неё, как забыл про первую любовь. – Лакайф машинально допил свой коктейль. Поморщился, смахнув выступившую слезу. Старик ждал.
– Хотя, может, и врут… Но третьего дня, вот как с тобой, болтал я тут за жизнь с далжианином одним. Уж и не вспомню, как тот назвался. Помнится только, как чертыхался! Я таких словечек сроду не слыхал, вот уж мастер грязного слова… Да и сам весь такой тёмный, как бы грязный…
– Эй, ты ближе к делу, – проявил нетерпение старик. – А то я его сейчас перечертыхаю и прямо в твои уши…
– А если к делу – он как раз собирался на эту самую Лилит. Иначе откуда бы мне знать про это ваше солнце Рэдкронг, я ведь дальше этого бара не летал, и все путешествия у меня алкогольно-виртуальные… Ох и ругался же он, когда узнал, что никто на свете не возьмётся его туда доставить! У него какой-то частный промысел на этой планете был, а тут оказалось – Лилит исчезла…
