– Раньше я умру, – бросила Беата, не отводя глаз от отца и, похоже, не собираясь отступать.
Якоб никогда не видел дочь такой неуступчивой и решительной и только сейчас догадался о причине, догадался о том, что просто никогда не приходило ему в голову, если речь шла о Беате. И только сейчас он отважился задать ей единственный вопрос. Голос его заметно дрожал: Якоб очень боялся того, что может услышать.
– Ты в кого-то влюблена?
Он и представить такого не мог. Беата почти все время сидела дома. Но он все понял по ее глазам. Понял – и только поэтому осмелился спросить.
Беата поколебалась, прежде чем ответить. Она понимала, что должна сказать правду. Иного выхода она просто не видела.
– Да, – обронила она, гордо выпрямившись.
– Почему ты не призналась мне? – устало вздохнул отец, хватаясь за сердце. Сейчас он казался убитым горем и одновременно взбешенным. Но всего хуже, Якоб чувствовал, что его предали. Беата позволила ему хлопотать о свадьбе, не потрудившись объяснить, что на свете есть человек, который ей глубоко небезразличен. И этого вполне достаточно, чтобы поставить под угрозу союз, в котором дочь наверняка была бы счастлива.
– Кто он? Я его знаю? – допытывался Якоб, передернувшись, словно кто-то прошел по его могиле.
Беата покачала головой и тихо проговорила:
– Не знаешь. Я встретила его этим летом в Швейцарии.
Настала пора быть абсолютно честной с отцом, иного выхода просто не было. Правда, момент истины настал скорее, чем Беата хотела или ожидала, и теперь оставалось только молиться, чтобы отец был справедлив и честен с ней.
– Почему ты ничего не сказала? Мать знает об этом?
– Нет. Никто не знает. Мама и Бригитта знакомы с ним. Но тогда он был всего лишь другом. Я хочу выйти за него, когда война закончится. Он собирается приехать и познакомиться с тобой.
– В таком случае пусть приезжает, – процедил отец, который, несмотря на охватившую его ярость, все же намерен был проявить благородство и рассудительность по отношению к любимой дочери, пусть даже та и жестоко ошибается.
– Он не может сейчас приехать, папа. Он на фронте.
– Твои братья знакомы с ним?
Беата снова покачала головой и ничего не ответила.
– Почему ты ни словом не обмолвилась о нем, Беата? Я чувствую, что ты что-то утаиваешь.
Он был прав. Прав, как всегда.
– Он из хорошей семьи. У них свое поместье, – пробормотала Беата, дрожа от ужаса. – Прекрасно образован и умен. Он любит меня, папа, и я люблю его.
По ее щекам бежали слезы.
– В таком случае почему ты все держала в секрете? Что ты скрываешь от меня, Беата? – прогремел отец, и Моника, стоявшая у подножия лестницы, сжалась от страха.
– Он католик и француз, – прошептала Беата.
Крик раненого льва вырвался из горла Якоба. Это было так жутко, что девушка стала отступать, а отец все продолжал на нее надвигаться и остановился только тогда, когда безжалостно стиснул плечи Беаты и стал трясти дочь с такой силой, что у нее застучали зубы.
– Как ты посмела! – заорал он ей в лицо. – Как посмела сотворить такое со мной?! Ты не выйдешь за христианина, Беата! Никогда! Раньше я увижу тебя мертвой! А если ослушаешься меня, умрешь для всех нас! Я запишу твое имя в семейный поминальник! Ты больше не увидишь этого человека, ясно тебе? И пойдешь под венец с Ролфом Хоффманом в тот день, который я назначу! Я скажу ему, что все решено. А своему дружку-французу передашь, что больше никогда не увидишь его и не заговоришь с ним. Ты все поняла?
