Пару раз он видел во дворе Параскеву Антонову, но спросить о постоялице не решился. Чем меньше народу будет знать об их знакомстве, тем лучше.
Перед тем как идти в кабак за решением Кифы Тихоновича, Маркел зашёл в Матфеевскую церковь попросить у Господа заступления за Наташу. Сердце замирало от мысли, что если Кифа не сумеет справить дело, то Наташе суждено скитаться из угла в угол, а потом сгинуть. Когда решается судьба человеческая, страшно остаться одному, а с Богом вроде как напополам делишь горе или радость.
Сбегая с паперти, он щедро рассыпал нищим по медяку, чувствуя, как внутри отпускает страшное напряжение последних дней. Понял, что даже если Кифа откажет, он всё равно станет бороться за Наташу до последнего – хоть ценой жизни. Главное, Егорку успеть пристроить в добрые руки, чтобы не осиротить и по миру не пустить.
Целовальник Сидор сразу кивнул за перегородку:
– Помнишь, как стучать? Пять раз с оттяжкой. Иди. Ждут тебя.
Отрок опять проверил карманы. Провёл длинными тёмными коридорами, открыл резную дверцу шкафа. Теперь Кифа Тихонович не прятался под столом, а восседал на камчатной подушечке, что была положена на лавку. Низко поклонившись, Маркел замер в ожидании приговора.
Своей детской ручкой Кифа Тихонович провёл по гладкому подбородку, ибо борода у него не росла, и с ходу спросил:
– Знаешь, что бывает за подделку государственных бумаг?
– Знаю, Кифа Тихонович.
Маркел посмотрел на рваные ноздри Кифы Тихоновича, уродующие и без того некрасивое лицо.
Тот перехватил его взгляд:
– Правильно понимаешь – ноздри мне в остроге вырвали. Но не за бумаги, а за то, что залезал в богатые дома, таился в ящике комода или в шкафу и вызнавал все секреты, – он хихикнул, – а всё потому, что повезло родиться карлой.
– Повезло? – не поверил своим ушам Маркел.
– В том сомнения не имей, – засучил ножками Кифа Тихонович, – у каждого свой путь на роду написан. Мне досталось быть карлой. Так с чего я с горя убиваться должен? Руки есть, ноги есть, голова крепче чугунного котла, – он шутливо пристукнул себя кулаком в лоб. – А что ростом не вышел, так то мне на пользу пошло. Я ведь даже у самого графа Кирилла Разумовского в ореховом бюро сиживал. Да не абы когда, а в то время, когда он с императрицей Елизаветой об амурном деле разговаривал. Как я теми секретами распоряжался, тебе лучше не знать. Но что было, то быльём поросло. Давай толковать о нашем деле.
Шапкой Маркел вытер вспотевший лоб. Кифа ехидно заулыбался:
– Не бойся, у меня рука лёгкая, раз до сих пор землю топчу. – Проворно соскочив со скамейки, Кифа Тихонович порылся в котомке и протянул Маркелу бумагу: – Это тебе пашпорт на Ивана Семёнова и его дочь Наталью. Спросят – пусть отвечает, что отец, мол, вольный, из архангельских корабельщиков, работал на верфях, да помер от чахотки. А боле пусть ничего не говорит, а начинает плакать. Вроде как по отцу печалится. Сироту кто обидит? Да на девку и смотреть не станут, это уж я на всякий случай осторожничаю. А самое лучшее, Маркел, если вы с ней повенчаетесь да съедете в другой околоток, где вас никто не знает. Вон, хоть в Коломну или в Пески. Подале от Невской першпективы. Тогда жену к тебе в пашпорт запишут, а мою бумагу сможете в печи спалить.
Онемев от счастья, Маркел не сразу нашёлся что ответить, кульком повалившись в ноги карлика. Даже стоя на коленях, он был выше его ростом:
