– Я знаю, ты та юродивая, что удачу приносишь. Говорят, Бог тебя любит и молитва твоя доходчива. Помолись за меня! Сколь хочешь дам денег. – Раскрыв кожаный мешочек, что болтался на локте, барыня высыпала на ладонь груду серебра: – Вот, возьми.
Барыня стала совать в руки блаженной деньги, и они дождём падали на землю, прямо в грязь. Барыня нетерпеливо стукнула каблучками. Сапожки барыни и подол юбки уже успели замараться в грязи, что лежала брызгами на пунцовом шёлке накидки.
– Глянь, а сиятельство-то, когда плачет, оказывается, простая баба, как мы с тобой, – шепнула солдатка Марья вдове барабанщика. – Ишь, деньгами как разбрасывается, сразу видно, не горбом они ей достаются, а с неба валят, навроде снега. – Она облизала губы. – Как думаешь, Стешка, возьмёт Ксенья плату али нет?
– Не возьмёт, – сказала барабанщица, – она у купца Протасова золотой не взяла. Я собственными глазами видела. Так тому и отрезала: «Ты, мол, покупателей обмишуриваешь, не буду пачкаться об твоё подношение».
– Сама слышала?
– Бабы сказывали.
Замолчав, обе впились глазами в упавшие деньги, которые барыня, судя по всему, не собиралась подымать. С униженными поклонами барыня волочилась позади блаженной и горячо бормотала что-то неразборчивое.
– Осерчала Ксенюшка, вон лицо какое суровое, – заметила барабанщица, придвигаясь поближе к монеткам в грязи и стараясь повернуться так, чтоб перекрыть доступ мужикам, что тоже стали подступать к серебряной россыпи.
– К тебе барыня привяжется, как банный лист, и ты не возрадуешься. – Солдатка стала приседать на корточки, вроде бы как онучи на лаптях поправить.
– Но-но, не балуй! – кнутом щёлкнул в воздухе резкий оклик. – Убирайте свои лапы от чужого добра!
Народ, сгрудившийся вокруг монет, вздрогнул. Соскочившие с запяток лакеи споро подобрали брошенное и рассовали по карманам:
– Не вам, лапотникам, предназначены. Её сиятельству вернём в целости и сохранности.
Барабанщица усмехнулась:
– Как же, вернут, жди, себе заграбастают. – Она оборотилась к мужикам: – А не будет им счастья с тех денег. Никому не будет. Потому как Ксенюшка и не взяла у них ни грошика. Знает, что богатство неправедное.
– И то верно, – сказал один из мужиков с окладистой бородой. – Да вот и барыня обратно бежит. Ишь, какая недовольная, аж ножкой притопывает. Видать, не солоно хлебавши.
Хлопнула дверца, щёлкнул кнутом кучер, форейтор пришпорил коня, и карета с неповоротливой медлительностью развернулась в сторону выезда.
* * *
Маркел не замечал, как с годами белеют Наташины волосы и как от улыбки сбегаются к глазам тонкие морщинки – она для него всегда была хороша. Лишь на свадьбе младшего сына взглянул на Наташу со стороны и вдруг увидев, как она осунулась, ахнул. Даже новый цветастый плат в яркой росписи не розовил щёки.
– Не захворала ли, моя лапушка?
Ждал ответа, а сердце от тревоги в пятки улетало – а если и вправду скажет плохое?
Но Наташа лишь покачала головой:
– Устала. Сам знаешь, вчера весь день пробегала по делам и сегодня с полночи кручусь по хозяйству, чтоб в грязь лицом перед гостями не ударить. Свадьбу справить – не шутка, тем паче, что последний соколик из гнезда вылетает. – Она легко смахнула слезинку с ресниц – всё таких же густых и длинных, как в молодости.
– Коли так, то твоя правда. Я тоже едва на ногах стою, – заулыбался Маркел от радости, что его страхи оказались напрасны.
