– Почему вы так говорите? Вы же ничего не знаете!
– Это вы, моя красавица, ничего не знаете… В мире творятся странные и страшные вещи… Ну а если даже допустить, что вас похитили марокканские пираты… Какая была бы у них цель? Продать вас на невольничьем рынке?! Тогда где же ваш отец?.. Как жестоко! Цинично бросить вас на произвол судьбы тем, кто, как вы говорите, готов внести за вас большой выкуп… И, смею заверить, на рынке в Сале, Фесе или Алжире те же мальтийские рыцари с удовольствием пришли бы лицезреть красоты вашего тела. Вы должны молить Бога только за то, что оказались в Сале, а не в Алжире или Сафи! – и, окинув Лусию испепеляющим взглядом, капитан безжалостно добавил: – В лучшем случае вас переправили бы в Фес, в гарем к султану. И никакие богатства, ни связи, ни ваш дядюшка вам бы тогда точно не помогли! А в худшем… Вы уже испытали на себе воздействие сладких грез… Простите меня, но я вынужден это сказать… Вас предали, Лусия!
От подобных слов девушка сначала покраснела, потом побледнела, а потом пришла в неописуемое возмущение:
– Да кто вы такой, чтобы мне говорить подобные мерзости?!
Дэвид Мирр подошел к ней так близко, что она явственно уловила запах табака и свежей мяты.
– Кто я такой?! Я – Дэвид Мирр, и, моя красавица, я покажу вам настоящую жизнь… Вы прожили лет семнадцать, не так ли? Но представьте, что вы до сих пор спали. Во сне вы видели много прекрасного и не знали ничего об этом мире. Позвольте, я разбужу вас… Но пока не тем способом, о котором вы бы подумали… Наш век таков, что человек – это в сущности ничто. Алчность, богатство движут людьми, заставляя забывать о Боге, о любви, о простых человеческих радостях. Живые человеческие чувства стали не модными в этом мире и их сменили на отношения купли-продажи. Вы, наверное, полагаете, что мавры, негры, индейцы – это не люди?! Что их можно покупать, продавать?! Делать с ними все, что вам вздумается и при этом оставаться безнаказанными?! В природе устроено так, что за грехи рода рано или поздно приходится платить. Если не своей кровью, то кровью детей и внуков. О, нравы, нравы!.. Как говорили древние: Summumum jus, summa injuria[7].
Возражать что-либо было бесполезно. Капитан не видел ее, смотря как бы сквозь нее. И тогда Лусия, собравшись с духом, смело парировала ему:
– Aditum nocendi perfido praestat fides[8].
На лице капитана отразилось удивление.
– Вы знаете Сенеку?
– Почему бы нет?! Разве девушка в вашем мире не может знать Сенеку? – с вызовом спросила Лусия и решительно взглянула на него.
Похоже, капитан любит поговорить. Ну что ж… Встречала она таких болтунов. Что ж, она готова… Но ее снова обжег взгляд глубоких синих глаз. Что-то будущее не представлялось ей теперь таким светлым и радостным.
– Я слышала, что вы говорили Саиду.
– Что?
– Через несколько дней мы будем в Кадисе, не так ли?! – спросила она уже робко, с надеждой.
– Да, это правда, если только ветер не переменится.
– Послушайте, сэр Дэвид. Я вижу, чувствую, что вы чем-то так обижены на мир, что не собираюсь вас переубеждать в этом… Но я верю, что Бог не оставит нас. Я верю, все будет хорошо… Поверьте, я достаточно состоятельна. Когда родные узнают, что я спасена, они щедро отблагодарят вас.
Дэвид Мирр ничего не ответил. Он внимательно смотрел на девушку, словно пытался прочесть ее мысли. Потом взял за руку и стал исследовать каждую линию на ладони. Его прикосновение было для нее неожиданно-приятным. Лусия должна была прийти в негодование от такой бесцеремонной выходки, от подобной наглости, но не могла ничего произнести, не хотела… А он… он гладил тыльную сторону ее ладони.
