− Как тебя проводила Любка? Сильно горевала? – спросила я, больше чтобы отвлечься от грусти, постепенно затапливающей грудь и рвущейся наружу непрошенными слезами. Чего реветь-то? Новая жизнь впереди!
− Да мы с ней ещё на той неделе расстались, − ответил Вит, ерзая на сиденье, поудобнее пристраивая на плече мою голову. – Она орать на меня вздумала – представляешь?
Представляю, как же! Любку помню ещё по школьным вечерам: она, зараза, красивая, только скандалистка жуткая.
− А мама?
− Мама, как мама. Причитала всю дорогу, пока я к тебе тащился. Попросил её в лавку за мной не ходить. Она до сих пор не верит, что ты тоже поступила.
Я только пожала плечами. Ехать далеко, можно даже вздремнуть немного. Подумала свернуть всученную бабушкой кофту, как подушку и вытянуть ноги, но не решилась просить Вита пересесть. А уж тулить кофту ему на плечо было бы совсем бессовестно. Я вздохнула, опять завозилась… Вит сам свернул мою кофту, положил себе на колени:
− Ложись уж. Вижу, вздремнуть хочешь. Я покараулю – не бойся, не проспишь, когда в Преважню приедем.
− Спасибо, − улыбнулась я, сворачиваясь клубком.
Беата всё-таки залезла в свой нелюбимый домик и недовольно поглядывала на нас оттуда с соседнего сидения. Мы договорились, что при свидетелях она будет молчать, но выражение на обычно умильной мордочке говорило красноречивее слов.
Уснуть, конечно, не вышло, но так уютно было лежать у Вита на коленях под мерное покачивание автобуса! Один раз только чуть не свалилась − на Цмянском фирменном повороте к лесу, водитель заложил крутой вираж. Друг придержал, вцепившись в бок.
Волнение в груди никак не желало отступать. Вспомнилось, как бабушка бесстрастно выслушала весть о маминой беременности, сказав только:
− Не удивительно, что Онджи хочет ребёнка. Странно только, как Андрия легко согласилась на это?
− Мы не знаем на самом деле, легко ли. Может, просто так вышло, − возразила я. – Мне мама показалась счастливой и спокойной, а это главное.
Бабушка пытливо посмотрела на меня, чуть прищурив глаз.
− Рада, что ты так это воспринимаешь. Я боялась, что не поймёшь мать, затаишь обиду…
Я опустила голову. Она была прозорлива, как всегда. Нет, явной обиды не было, но лёгкий червячок непонятного противного чувства засел где-то глубоко внутри, периодически показывая неказистую маленькую головёнку, как бы не пыталась затолкать его поглубже. Подвинули, заменили кем-то более нужным и важным… Когда становилось совсем уж невмоготу, я подходила к зеркалу и дотрагивалась до серёжек-осьминогов, подаренных мамой. Откупилась?
А потом смотрела в собственные зрачки и поражалась, насколько легко приходят в голову гадкие мысли, вместо хороших.
− Вижу. Всё вижу! – бабушка обняла меня, что бывало редко. – Гони дурные мысли – они несут вред прежде всего тебе самой. Помнишь притчу? Побеждает волк, которого кормят!8.
− Просыпайся, соня! Мы подъезжаем! – Вит тронул меня за плечо. Я потёрла глаза, прогоняя дремоту, села обратно на сиденье и забрала у него кофту. Автобус плавно выруливал с центральной улицы на объездную – впереди маячил высокий шпиль вокзала. На белом циферблате, украшавшем стену вокзальной башни, стрелки замерли напротив цифры одиннадцать. Наш поезд отправлялся в полдень, а значит приходилось ждать целый час.
− Лучше немного подождать, чем опоздать, − пожал плечами Вит, тащивший свой громоздкий чемодан и корзинку с Беатой. Я несла две свои сумки, благословляя небо за то, что друг забрал неудобную корзину.
