В прежние времена в эти темницы сажали самых злостных преступников. В холодное время года, четверть из них не доживала до назначенного суда. Указ графа посадить обвиняемого в преступлении в здешние камеры зимой, как правило, уже означал смертный приговор. В народе эти темницы прозвали «казнью через отсечение тепла».
Анаэрто с тревогой осмотрел каменные глыбы, усеянные следами звериных когтей. Следы эти были разной глубины и разного возраста. То тут, то там попадались на глаза клоки волчьей шерсти. По стене стекали капли воды. Камера была пропитана затхлостью и сыростью, чувствовался какой-то животный запах. Волчья вонь пропитала эти стены, но был ещё какой-то, довольно стойкий, запах хлева. Маг никак не мог понять, откуда здесь мог появиться запах скотины. «Возможно, ей скармливали скотину, когда оставляли в этом подземелье?» – подумал маг.
Много лет графиню-волколака запирали здесь. В чудовищном обличье волчицы она не понимала, кто она и где находится, пыталась выбраться отсюда. Анаэрто внимательно посмотрел на наследника графа Елунарского. Это был молодой человек, около двадцати лет, среднего роста, крепкого телосложения. Он с грустью поглаживал глубокие борозды на сыром камне.
– Сколько лет вашей сестре, вы старше неё?
– Нет, одель Анаэрто, – ответил юноша. – Луцине – двадцать два. Я на два года младше. Каково ей было здесь? Бедняжке. Я постоянно об этом думал, когда её сюда уводили.
– Как давно волколак её покусал? – спросил маг.
– Больше десяти лет. Когда я был ребёнком, отец взял нас на охоту. Летом. И когда он и его свита задержались до глубокой ночи в лесу, в шатёр проник волк. Даже я, хоть и был ребёнком, понял, что это не обычный волк, а чудовище. Огромный, дикий, с ужасными жёлтыми глазами. Эти глаза я никогда не забуду. Они напугали меня больше, чем клыки или пена, которая стекала из его пасти. Именно жёлтые глаза наводили ужас. Он сразу разорвал волшебницу, которая за нами присматривала, и двух стражей, прежде чем его закололи. Волколак убил бы и Лину тогда. Умирая, он бросился на неё, но сестра выставила вперёд руку и отпрыгнула. Чудовище тут же обернулось человеком в каких-то лохмотьях, – голос молодого человека дрогнул, Сохмет умолк.
Анаэрто и Вурт молча смотрели на него. Юноша хотел сказать ещё что-то, но боролся со своими детскими переживаниями. Страж, покорно держащий факел, склонил голову.
– Это был какой-то бродяга. Видимо, родные выгнали его, когда он получил волчье проклятье. Он лежал грязный, почти голый. Изо рта текла густая бордовая кровь, какой не бывает у простых людей. И хотя перед смертью он жалобно стонал, но в его человеческих глазах я увидел тогда облегчение. Лина говорила, что она не помнит ничего, кроме этого момента, – сын графа Елунарского опять замолчал ненадолго и судорожно сглотнул. – Лина говорила, что жёлтые звериные глаза, полные ярости, сменились обычными карими глазами. Она тоже прочитала в них облегчение и даже радость от того, что мучения закончились. А потом бремя проклятья перешло к ней. Сюда её стали уводить лет восемь назад. Здесь не было раньше решётки. Стояла железная дверь, но чудовище выбило петли и едва не вырвалось. Хвала богам, его поймали. И всё обошлось. К следующему полнолунию в камне выдолбили пазы, поставили решётку. С ней чудовище не справилось. С тех пор ни одного происшествия не случалось.
