– Ни разу. Все мои попытки оказались тщетными, – ответила г-жа де Ламотт.
– Но не могли же вы просить милостыню?
– Нет, от этого я уже отвыкла. Но…
– Что – «но»?
– Но я могу умереть с голоду, как мой отец.
– Детей у вас нет?
– Нет, сударыня. А мой муж, позволив себя убить во славу короля, сможет достойным образом положить конец нашим несчастьям.
– Простите мою настойчивость, сударыня, но не могли бы вы представить документы, подтверждающие вашу родословную?
Жанна встала, порылась в ящиках и протянула даме несколько бумаг.
Желая воспользоваться моментом, когда дама подойдет поближе к свету, чтобы получше рассмотреть документы, и ее черты станут более отчетливы, Жанна с такою тщательностью и поспешностью принялась поправлять фитиль лампы, что выдала свои намерения.
Поэтому дама-благотворительница, сделав вид, что свет режет ей глаза, отвернулась от лампы и, следовательно, от г-жи де Ламотт тоже.
В этом положении она внимательно прочитала все бумаги, тщательно сверяя их одну с другою.
– Но ведь это – копии документов, ни одного подлинника я здесь не вижу, – заметила она наконец.
– Подлинники, сударыня, – ответила Жанна, – хранятся в надежном месте, и я готова их предъявить…
– Если к тому представится серьезная необходимость? – с улыбкой закончила за нее дама.
– Разумеется, сударыня, серьезная необходимость представилась и сейчас, когда вы удостоили меня своим посещением, но бумаги, о которых вы говорите, имеют для меня такую ценность, что…
– Понимаю. Вы не можете показывать их первому встречному.
– О, сударыня! – воскликнула графиня, которой удалось наконец рассмотреть полное достоинства лицо покровительницы. – Мне кажется, что вы – не первая встречная.
С этими словами она бросилась к другому ящику и, нажав секретную пружину, извлекла оригиналы столь ценных для нее документов, заботливо уложенные в старинный портфель с гербом рода Валуа.
Дама взяла их и после внимательного осмотра проговорила:
– Вы правы, все эти документы в полном порядке. Советую вам немедленно представить их кому следует.
– И что же, по вашему мнению, я получу, сударыня?
– Вне всякого сомнения, пенсию для себя и продвижение по службе для господина де Ламотта, как бы мало сей дворянин ни зарекомендовал себя сам.
– Мой муж – образец чести, сударыня, и никогда не пренебрегал своей службой.
– Этого достаточно, сударыня, – ответила дама-благотворительница, надвигая капюшон на лицо.
Г-жа де Ламотт жадно следила за каждым ее движением.
Та сперва извлекла из кармана вышитый платочек, которым прикрывала лицо, когда ехала в санях по бульварам.
За платочком последовал завернутый в бумагу столбик монет диаметром в дюйм и дюйма три-четыре высотой.
Дама поставила монеты на шкафчик и сказала:
– Благотворительное учреждение уполномочило меня, сударыня, в ожидании лучших времен предложить вам это скромное вспомоществование.
Г-жа де Ламотт бросила быстрый взгляд на столбик.
«Трехливровые экю, – подумала она. – Их здесь с полсотни, а может, и целая сотня. Стало быть, мне упали с неба сто пятьдесят, а то и все триста ливров. Впрочем, для сотни столбик слишком низок, но для ста пятидесяти – слишком высок».
Пока она производила в уме эти расчеты, обе дамы прошли в первую комнату, где г-жа Клотильда дремала на стуле подле свечи, фитиль которой чадил в лужице растопленного сала.
От едкого, тошнотворного запаха у дамы, оставившей деньги на шкафчике, перехватило горло. Она поспешно сунула руку в карман и выхватила флакон.
