– Отдай его мне, – попросила я.
– Бери, – Лизавета махнула рукой. – Не жалко. Вот сегодняшнюю девочку с маниакалом я бы не отдала…
Лизавету интересовали тревожные расстройства и панические атаки. Меня – поджигатели… Хотя я больше люблю слово «огнепоклонник». Ведь «поджигатель» отражает всего лишь действие, а «огнепоклонник» – мотив.
В нашем коллективе только Сергей Александрович знал о том, что у меня самой когда-то подозревали пироманию4. Мама водила меня к нему в детский психиатрический диспансер. Мы тогда только что переехали в Ленинград, и мама обнаружила в моём столе пачку рисунков, на каждом из которых был изображён пожар.
Рыжие снопы, чёрные расползшиеся кляксы, горящий кустарник. На фоне огненной стены – бегущие с перекошенными чёрными ртами, без глаз (зажмуренных от ужаса), мальчишки. Четыре муравьиных мальчишечьих фигурки – на переднем плане, и две – девчоночьих, – далеко-далеко, еле помеченные яркими кляксами сарафанов или платьиц.
Мама нашла рисунки и испугалась. Так я оказалась в кабинете психиатра. Что, в общем-то, и привело меня в профессию. А иначе трудилась бы сейчас каким-нибудь менеджером среднего звена и была вполне довольна жизнью.
Но звёзды сошлись так, что в двенадцать лет я оказалась в кабинете психиатра.
– Доктор, – обратилась мама к Сергею Александровичу (на тот момент миловидному круглолицему брюнету, не толстому и не лысому), – посмотрите, что рисует моя дочь.
И она вывалила на стол рисунки.
Доктор, улыбчивый и, в общем, совсем не страшный, просмотрел всё, что-то бубня под нос (как мне показалось, даже одобрительно), и, повернувшись к маме, задал совсем неожиданный вопрос:
– А она у вас долго писалась?
Мама начала краснеть – шея, уши, потом лоб – и, не глядя на меня, тихо проговорила:
– Танька, выйди…
…Я, конечно, подслушивала. Как бы я выжила, если бы с пелёнок не научилась подслушивать разговоры взрослых и таким образом узнавать об опасности? За дверью мама говорила быстро-быстро, я улавливала обрывки её фраз, перемежаемых рокочущим «бу-бу-бу» доктора, задававшего вопросы.
– Родной папаша – пьянь болотная… Второй брак… хороший… Село… контингент… дворовая шпана… Акклиматизация… месячные…
Мне вдруг расхотелось подслушивать дальше.
Но доктору я потом много чего порассказала. Всё, что помнила, особенно про пожар. Только искренность меня и спасла.
– …Никакого расстройства, – успокоил маму Сергей Александрович. – Ваша дочь сильно испугалась, побывав на пожаре. Её бы на море свозить, в санаторий.
– Да, да, – тихо согласилась мама, – конечно, свозим…
И добавила:
– Действительно, однажды она стала свидетелем поджога. Но ведь это было так давно… Четыре года назад!
Лизавета размешивала сахар в маленькой, почти крошечной чашечке, в которой плескалась чернота.
– Расскажи про этого… клиента, – попросила я.
– Совершеннолетний. Вроде не дебил. Я знаю только то, что в новостях видела. А вчера Прохорыч сказал, что его отправляют к нам. Вот и всё.
– А что было в новостях? Этот маньяк – такая знаменитость?
– Помнишь, по «Пятому каналу» передавали, что автосервис сгорел со складами? Этот тип его поджёг! Ущерб нанёс – мама не горюй. Он, наверное, до конца своей жизни теперь отрабатывать будет…
– Если мы не отмажем, – уточнила я. – То есть, если признаем вменяемым.
Приятно всё-таки чувствовать, что судьбы других зависят от тебя.
В дверь до пояса просунулся тощий вертлявый лаборант, похожий на диккенсовского Урию Гипа
