– Н-да, это вам не Рио-де-Жанейро, – вздохнул Сашка, – ну ладно, раз уж пришёл, посмотрим на этих, «деловых». Всё равно один столько не выпью, не выливать же.
Свободной рукой он повернул отваливавшуюся ненадёжную ручку, ногой пнул дверь и зашёл в комнату, огляделся. Внутри тускло горела единственная лампочка, свисавшая на проводе с потолка, а окна были наглухо завешены плотными занавесками, больше напоминавшими тряпки или одеяла, что делало комнату тёмной, как склеп. В полутьме, сквозь плотное облако табачного дыма, Санёк разглядел пару двухъярусных нар, стоявших друг напротив друга, и видавший виды стол посередине. В углу занавеской на верёвочке был скрыт сваленный в кучу всякий шурум-бурум, а при входе на обычных гвоздях, вбитых в стену, висели куртки и прочая верхняя одежда. В целом никаких отличий от камеры в среднестатистической тюряге у этого места не было. Н-да, типичная «хата»… В прошлый раз, когда был здесь, Санёк почему-то не помнил, что всё так убого, видимо слишком много выпили…
– Здорово, пацаны! – бодрым голосом произнёс Санёк во мрак четырём парам уставившихся на него глаз, узнал он только одну пару – Карасёвскую, остальные были ему незнакомы, – Вы что тут в темноте сидите? Вампиры что ли? Как дела?
Постепенно зрение начинало привыкать, адаптироваться к темноте, и он смог более подробно разглядеть обитатели странной и зловещей комнаты-камеры. На нижних «нарах», друг напротив друга сидели четыре очень колоритные и комичные личности, которые никак не походили по внешнему виду и общепринятому имиджу на «пацанов из бригады». Вот за кого угодно они могли бы сойти, но только на деловых были ни капли не похожи.
– Здоровей видали! И дела у прокурора, – ответил Шурику невысокий коренастый паренёк с короткими чёрными волосами в турецком свитере и чёрных вельветовых турецких же штанах.
Сашка посмотрел на оратора и его зрачки расширились. Отличительной особенностью персонажа, тут же бросающейся в глаза, было то, что всё его лицо, руки, да и вообще все видимые места на теле, оказались испещрены крупными зелёными точками, как пупырышками у огурца или крокодила. С ним в дальнейшем у Санька возникла резкая антипатия и, как следствие, взаимная неприязнь.
– Тише, ты, Пупок, не мороси. А ты, мил человек, проходи, что в дверях встал. Карась предупреждал, что ты придёшь, мы уж и не ждали.
Это сказал сидящий слева и выглядевший весьма смешно парень. Он был как специально подобран для того чтобы веселить народ: маленький, щупленький, в куртке-пилоте и модных чёрных джинсах. А выдавался он из общего интерьера огромными, торчащими в разные стороны, как у Чебурашки, ушами и не сходящей с губ, как приклеенной, непосредственной детской улыбкой на лице. Как ни странно, весёлый Чебурашка оказался самым авторитетным из всех, главарём, носящим козырную кликуху «Герцог». Впоследствии выяснилось, что в дополнение ко всему прочему большеухий обладал кривыми ногами наездника, похожими на колесо, а руки почему-то всегда скрывал и держал в карманах по поводу и без.
– Вон, садись напротив, – пропищал «Герцог».
Голосок у «главаря» был под стать внешности – тонкий и писклявый, как у комара.
– Я, конечно, ничего не хочу сказать, мне не в падлу, но это… – Санёк выразительно посмотрел на «Пупка» с зелёными пупырышками, – случайно не заразно?
– Чего… Да я…
– Это у него ветрянка, не переживай, не сифилис, – охладил пыл приятеля Герцог, все вокруг заугарали.
