Но она была в курсе происходящего, и потому старалась помнить о том, что зрение её определённо подводит. Нужно было довериться чувствам. Может быть, Лукас, как жертва несправедливого заключения, слегка преувеличивал злодеяния отца – но этот мужчина явно не был таким добрым, каким хотел ей казаться. Так что нужно держать себя в руках.
Начались весёлые истории и обычные застольные разговоры. Вечер близился к завершению. Хлоя всё чаще поглядывала на Лукаса – сначала она опасалась, что он не выдержит, или что на него плохо подействуют напитки. Но Эосфор держался на удивление хорошо. И вина ему, разумеется, не давали – только какой-то фруктовый сок. Предусмотрительно. Похоже, кстати, абсолютно безопасно – слова Ребекки о соблюдении больничного режима питания наверняка подразумевали алкоголь, который могли им подсунуть.
Лукас же был рад уже этому. Он отвык от нормальной еды, и всё великолепие, что в этом доме считалось нормальным ужином, казалось ему чем-то невозможным. Стол не был заставлен с шикарным бессмысленным излишком, но всё же – больше двух блюд разом Эосфор не видел уже целый год. Пару раз он даже ущипнул себя за руку – нет, всё было правдой. Он и правда забыл о том, что подобное возможно? Похоже, так и было, раз уж даже его любимый кислый яблочно-лимонный сок казался ему слегка горьковатым. Когда-то он ему нравился, похоже, кто-то в семье даже помнил об этом, раз уж кувшин стоял совсем рядом – для него одного.
От слегка отстранённого созерцания своего семейства и размышления о соке его отвлекла Хлоя. Она легонько толкнула Лукаса ногой под столом, заставляя посмотреть на себя. Одним взглядом спросила, как он себя чувствует – Эосфор казался слегка бледноватым. Но, вероятно, так и должно было быть – в конце концов, он столько времени не видел солнца, и вдруг оказался на фоне своих загорелых родственников. Разумеется, он и должен был казаться бледным и болезненным.
– Доктор Харрис, – вдруг обратился к ней Годфри. Хлоя вздрогнула, поднимая взгляд на своего нового, можно сказать, босса. Мужчина снисходительно усмехнулся, поглаживая седоватые ухоженные усы. – О, не пугайтесь, прошу, – по столу пронеслась волна смеха. Девушка тоже заулыбалась, стараясь упростить ситуацию. – Доктор Харрис, – снова повторил Годфри, и Хлоя поняла, что он не обращался к ней, а просто начинал что-то рассказывать, – использует необычный вид терапии. Это верно, доктор?
– Сэр, в нашем деле сложно найти что-то обычное, – отшутилась она, делая вид, что отпивает из бокала. Снова смех. – Вам стоит пояснить, что вы имеете в виду, – улыбаясь, Харрис посмотрела ему прямо в глаза. Эосфор это оценил – похоже, он до сих пор проверял её.
– Верно. Я говорю о музыке, – он постукивал пальцами по столу, будто бы стараясь отвлечь или запутать собеседника. Но Хлоя знала об этом приёме, так что сразу поняла, в чём фишка, и сконцентрировала взгляд между бровей Годфри, создавая иллюзию прямого и честного взгляда в глаза. – Когда я пришёл, у Лукаса в руках была укулеле. Это вы её принесли? – старшие братья переглянулись, усмехаясь. Харрис, чувствующая себя человеком-сканером, считывающим эмоции всех присутствующих, кивнула.
– Да, это я её принесла. Нам нужен был толчок для того, чтобы он смог пойти мне навстречу в начале терапии.
– И это помогло? – поинтересовался Эосфор-старший.
– Разумеется, сэр. Ваш сын очень музыкальный человек, язык нот даётся ему проще, чем язык собственных чувств, – ей было неприятно обсуждать Лукаса так, будто он не сидел рядом с ней и вообще отсутствовал в комнате, но деваться было некуда. Желая вовлечь его в разговор, девушка коснулась его локтя, привлекая к нему внимание. – Я считаю, что музыка – необходимая часть лечения, – её взгляд скользнул за плечо мужчине, и снова что-то кольнуло сердце. Хлоя увидела рояль – наверное, за ним Эосфор проводил немало времени, когда жил в этом доме. Годфри помолчал, размышляя над её словами.
