Хлое пришлось спрятать лекарства, которые Лукас должен был принять. Она выдала ему только лёгкие поддерживающие препараты. Но Годфри мог проверять аптечку, и наверняка заинтересовался бы тем, что количество таблеток не уменьшалось, так что Харрис решила следить за этим. Эосфор-младший держался на удивление хорошо – ни разу не сорвался на членах семьи, которые то и дело финальными аккордами заходили, чтобы спросить, как он себя чувствует, или поинтересоваться, не нужно ли что-нибудь Хлое.
Но вот бесконечные вопросы прекратились, всё снова более-менее стихло – и они остались наедине. Лукас молчал, глядя на последние вещи, что принесли его братья, затеявшие «оживление» его комнаты – две гитары, с которыми у него, видимо, были связаны какие-то воспоминания. Хлоя не была уверена, но ей казалось, что одну из них она видела на той самой фотографии, из-за которой решила принести ему укулеле в больницу.
– Мы должны заняться терапией, да? – спросил он, наконец. Голос был странным – будто бы что-то сдавливало его горло, мешая говорить.
– Да, должны, – ответила Харрис. Эосфор, неловко толкнув коляску, которой едва научился управлять, подъехал к гитарам. Девушка поспешила остановить разогнавшееся кресло, спасая его от возможной «аварии». – Подожди, – она чуть развернула коляску и присела перед Лукасом на корточки, посмотрела на него снизу-вверх. – Постой. Тебе не нужно заставлять себя заниматься этим.
– Мы должны убедить отца, – Хлоя почти что видела, как он машет воображаемой лопатой, закапывая свои чувства во всё более глубокую яму, – что вы работаете со мной.
– Каким бы монстром он ни был, – шепнула Харрис, подумав, что их могут подслушивать, – он понимает, что это серьёзная психологическая травма. Мы не можем бренчать весёлые песенки через несколько часов после того, как ты лишился ног. Это тоже неправдоподобно.
– Я не буду играть весёлые песенки, – ответил Эосфор, изворачиваясь-таки и всё же хватая одну из гитар. Хлоя перехватила его руки, не давая ему прижать к себе инструмент, попытаться устроиться с ним в кресле. Лукас впервые за весь разговор посмотрел ей в глаза. Девушка ощутила его дрожь, и медленно, осторожно забрала гитару из его рук.
– Терапия – не шоу, Самаэль, – тихо сказала она, отставляя инструмент и возвращая своё тепло Эосфору. – Она не должна быть полностью ложной. Я хочу тебе помочь с этим справиться. Прошу, не пытайся пережить случившееся в одиночку. Не забывай, что я рядом.
– Мне… не нужно это обсуждать, – чуть запнувшись, солгал Лукас. Харрис опять уловила это напряжение, с которым Эосфор пытался говорить неправду. Он снова ломал себя, чтобы не причинить ей вреда. Он тоже понимал, что, если сорвётся сейчас – может начать кричать от разъедающей внутренности боли. А её неспособность помочь ему, остановить взрыв, сделает невозможным дальнейшее присутствие девушки в этом доме. Хорошо ещё, если она уйдёт живой и здоровой… Вот только Лукас останется здесь совсем один.
Возможно, он делал это и для себя тоже.
– В природе людей – избегать беседы тогда, когда они больше всего в ней нуждаются, – сказала Хлоя. – Когда им особенно больно. Самаэль, – она заглянула ему в лицо, – прошу, поговори со мной. Тебе это нужно, – Харрис увидела, как он, с трудом сдерживая слёзы, качает головой. – Ладно. Хорошо, я подожду. Я могу ждать сколько угодно, – девушка отстранилась, поднялась, собралась отойти – и почувствовала, как Эосфор хватает её за руку и удерживает рядом с собой.
