Опять завертелось. Потом прилетели звезды из бригады. Ор не слышали, но говорили, что Рейнджер улыбнулся на проводах. Потом весенний призыв из гайжунайской учебки через две недели профилактики прогнали. Отсеялась треть. Затем один его пацан дембельнулся. Потом Павлов появился и вскоре еще двое – Сорокин с Зиминым. Маркел ставил группу, а Рейнджер уехал и приехал Наплевать.
Ермаков при рации с прошлой весны. Ровно три месяца и шестнадцать дней. Потому что Андрюшки Панкратова… не стало.
Старлей
Таджикская ССР, 29.07.1982, 02:47
До точки четыреста метров по каменистому берегу. Уже слышно подходящий борт. Подбегает усиленный наряд пограничников со здоровенной овчаркой.
– Сейчас освободим, ребята. Лаптев, быстрей давай.
Умные глаза пса смотрят, как в холодном неживом свете из наблюдательного хода секрета с сорванной (вот же противная!) сеткой вылетают маленькие и большие разукомплектованные единицы. Слышит летящие оттуда непонятные команды, которые подает иногда ефрейтор (если сердится). Двое чужих в странных темных шкурах (у водовоза почти такая же, только в пятнах), с шарами вместо голов, часть единиц рассовывают в шерсть (спешат очень), часть сваливают на безрукавки, потом собирают в охапку и убегают куда – то вниз по берегу. Куревом не пахнет, но какой – то химией несет. Пес скалит клыки – из хода лезет зверь, но шкура такая же, и отдает команды, тянет изнутри стреляющее незнакомое, в каких – то нахлобучках, и знакомое (у ефрейтора такое же), но зачем – то с кусками трубы сверху и снизу. Зверь встает на задние лапы (наверное, один из этих) и тоже убегает. Еще трое бегут. За ними еще. Поприличнее, собранные, но пахнут куревом. Пес настойчиво тычет мордой в ногу своему ефрейтору: засмотрелся.
Эмтэвэшка[15] лупит потоком воздуха по бурлящей воде, выхваченному у ночи конусу света прожектора, девяти присевшим черным фигурам. Мягко касается источенной гальки и грузно проседает на шасси, снизив вой турбин. Черные, плотно сбившись, исчезают в зеве бесстворной рампы. Резь нарастающей высоты гула турбин заставляет землю ослабить хватку и, рассекая, отталкивая невесомый, но вдруг обретший упругость воздух, тянет дюралевую глыбу без бортовых огней, набитую плотью человеческой, сначала натужно, затем с облегченной стремительностью ввысь, к мерцанию звезд.
– Десятка – борт. «Гость» работу начал. Перехожу на резервную частоту. Прием.
Переключив компактфон на резервный канал и подгоняя подвесную систему для десантного троса к габаритам в воющем, продуваемом грузовом отсеке вертолета, забитом тридцатью четырьмя коллегами, суетящимися в свете тусклых синих плафонов, старлей мчался сквозь перегоны и стрелки на предельно допустимой для бронепоезда «Память» скорости, бряцая бронированным металлом у прогоняемых сквозь топку дальнего, ближнего и маневренного заслонов на предложенных грузовыми к отработке трех маршрутах отхода.
В мозгах старлея паровоз «Мысль» шарахнул паром по поршням, покидая запасной путь, в момент мелькнувшего чего – то, разведя этот самый пар еще вчера с сумерками пресловутым подсознательным «а если».
На оперативном совещании основным ставили маршрут подхода грузовых по дну длинного глубокого ущелья, кроившего хребты, постепенно сходя и упираясь в относительно спокойный, беспороговый участок реки – границы. Профиль берегов рваный – камни, расщелины вплотную к воде. Место от Бога – купайтесь. Но Агашин съел не один пуд соли. Плюс специфика выбранного каждым из них жизненного маршрута, не принимающая, не терпящая строго ограниченных, до секунды расписанных планов, жестоко карающая за шаблон. Не утвержденная Уставом, похороненная стопками приказов, инструкций, наставлений, эта специфика являлась негласным законом пролитой далеко не водицы. Поэтому расчесывали район подхода к границе на отрезке три километра с углублением пять километров до степени маскировки номер раз дымовой завесой в макетной комнате оперотдела штаба погранотряда с большим красным «Не курить!». Казните, не доперли до воздушной переброски, да еще и примитивнейшей. Тьфу!
