Маркел заставлял, вбивал в них уважение к машине. Ты ее раб, не она. Куча времени довела тебя, вот ты теперь и называешься царем. Будешь по полной программе у меня стараться, чтобы железка тебя приняла, или деревяшка, или пластмасса – один черт. Ты проникнись ее заботами, стань наравне, даже ниже. Заставь поверить, вооружи ее точностью, сделай себя – и она не откажет.
…За корпус полетишь, и как раз встретитесь. Мягонько тебя выпущу. Ну, ты уж не подкачай.
Глубокий вдох. Напрягает все мышцы, медленно выдыхая. Сердце утихомиривается. Нарастает свист хлыста. Оба глаза жуют край. Показалось рыло. Плавно, с ним вместе ложась в траекторию. Вперед на корпус, отдав левому глазу. Мягко нажимает…
Борт
Пилот переключается на бортовую связь.
– Дирижер, после дальнего мне на покой?
– Нет, Витя. Поедем забирать остальных. Выбросишь на исходную и готовность. Где вякнут – обожмешь огоньком по спине. Если тихо, то до рассвета ждешь, а потом уже ребята начнут выкуривать, поможешь. С местными проблем не будет, договорились на всякий случай, вот и представился.
– Выдернут из дома! Лети черт знает куда! Еще и всю ночь с вами возись! Чем пограничник – то не угодил?
– По жизни перепуганный.
Коваленко жмет тангенту бортового передатчика, настроенного на частоту компактов.
– Пятые – борт, пятые – борт. До прохода минута. Прием.
– Борт – пятая. Чисто.
В ПНВ (прибор ночного видения) расстилалась резко уходящая вниз зелень с ломаной линией ущелья. Точки почти сливающихся с фоном людей, расположившихся небольшой дугой охвата. Коваленко не осознал, но мозг срабатывает на мощную вспышку тепла в зоне блока.
– Лево, сорок пять, атака!
Молниеносно реагируя, пилот кладет ручку резко вправо, передергивает педали. Секторы газа…
Гидравлика автомата перекоса работает справно, но у воздуха свои законы – власть инерции.
Коваленко видит мазок тепла, вырвавшийся из вспышки. В замедленных кадрах, приближаясь, смазанное прячется за левым бортом. Инстинкт самосохранения Коваленко – безошибочный, выверенный годами у края – выдает команду обреченности ноль, освобождая сердце выпуском парализующей дозы адреналина.
Кумулятивный сноп разрывает обшивку фюзеляжа. Бесноватое мгновение плазмы сметает, испепеляя. Поврежденные взрывом лопасти бьют вибрацией выжженное нутро. По круто уходящей вниз кривой оно врезается в камень. Безумство, освобожденное разрушительным ударом из замкнутого пространства баков, окутывается клубами дыма, выбрасывая кровавый день.
Ближний заслон видит. Долесекундное оцепенение взрывается. Способность задавить ужас костлявой – в звериной ненависти. Не сдерживаясь, ослепленный местью человек отдает себя зверю.
Хлопки подствольных гранатометов беспорядочны, но ненависть – гарантия точности.
МИТЬКА,
03:20
Не взорвалось, не горело, но Митька на два хода стрелки впереди. А стрелка чудом не задвинутых командирских часов врать не будет – незачем, смысла нет. Оглушенный, в облаке кислой вони, среди отскоков и ударов летящих от Сороки с Зимой гильз, рыком хищника в западне: «Отход!» Спотыкаясь, падая в темноте, бегом к краю террасы. Безопасность барьера камня. Спрыгивает и падает Зима. Сзади дохнуло взрывом. Сороки нет. Взрывы все чаще. Глухой стук АКС о камни.
Свет фонаря насыщает, зажигает на коротко стриженном мальчишечьем затылке ярко – алое, которое толчками накапливается и стекает, собираясь в непрерывную струю. Падает на шершавую темную поверхность. Удаляясь, поблескивает брызгами, собирается в ложбинах. Переполнив, торит узким ручьем дорогу вглубь, увлекая песок.
