Понимая, что теперь его собственная жизнь висит на волоске, молодой человек повернулся и направился к спокойно стоявшему рядом с другими приговоренными Константину Евгеньевичу.
– На тебе, контра! – вдруг тоненько и хрипло вскрикнул свеженазначенный палач. И направил ствол нагана на есаула. Но тот вместо того, чтобы взмолится о пощаде или хотя бы молча принять неизбежное, вдруг резко нагнулся и, как пантера, прыгнул на молодого человека. Выхватив из его руки револьвер, Константин Евгеньевич врезал своему несостоявшемуся убийце по носу и навел наган на заседавшую за столом комиссию. Мужик в кожанке и двое его подручных враз побледнели. Их глуповатые лица приняли одинаковое выражение тоскливого ужаса. Матрос, что стоял слева от приговоренных, передернул затвор и вскинул карабин. Но выстрелить не успел. Пуля, выпущенная из нагана угодила ему прямо в лоб. – Хватай оружие! – крикнул Константин Евгеньевич товарищам по несчастью. Но остальные матросы, которых к слову на судне было человек двадцать, уже пришли в себя. Загрохотали выстрелы, начали падать убитые и раненные люди…
Увидев, как упал насмерть сраженный пулей Григорий Беляев, есаул дважды выстрелил в окаменевших за столом членов комиссии и, сунув наган за пояс, кинулся за борт. Следом за ним прыгнули еще несколько человек. Черная ледяная вода возле судна вся закипела от выпущенных в беглецов пуль.
Барахтаясь в киселе из полузамерзшей воды и льда, чувствуя как все тело сковывает адский холод, Константин Евгеньевич пытался сообразить, где причал? Справа? Слева?
Одновременно в его голове, словно серебряный колокольчик, звенело одно и то же: "татарка на Екатерининской!", "татарка на Екатерининской!". Тут он вдруг ударился головой обо что-то твердое и, по всей видимости, железное. Это оказалось бортом судна, на котором матросики растрелилвали пленных. Осторожно высунул голову на поверхность и осмотрелся. Затем несколько раз глубоко вдохнув, есаул вновь нырнул под воду и поплыл по направлению к причалу. Понимая, что на берегу тьма-тьмущая матросов, которые с превеликим удовольствием сразу же его пристрелят, вылезать на сушу офицер не стал. Сколько времени он провел в ледяной воде, Константин Евгеньевич не помнил. И как очутился в шаланде, под тулупом, тоже. В себя он пришел от сильных ударов по щекам шершавой ладонью.
– Глядь-ко, дед Панас, живой кажись! – прозвучало у есаула над ухом. Отогнув тулуп и приподняв голову, Константин Евгеньевич увидел мужика с седой бородой.
– Ну, шо, будем жить, али нет? – спросил тот.
– Даст Бог, будем, – ответил есаул.
– Ну, вот и ладно, – седобородый закурил трубку и, откинувшись назад, привалился к скамье.
– Диду! – обратился к нему паренек лет пятнадцати, шо теперь с ним делать будемо?
– Идти есть куда? – поинтересовался тот, кого звали дедом Панасом.
– Да, – ответил их чудом спасенный собеседник.
– В Севастополь.
– Не близко… – дед Панас выбил трубку и медленно произнес:" Иди Михайло, взгляни, нет ли матросиков поблизости." Услышав эти слова, есаул протянул руку к поясу.Туда, где у него должен был быть наган. Но револьвера там не было!
– Шо, шпалер потерял? – усмехнулся дед Панас. Не треба он тебе сейчас! Да ты не бойся, мы тебя не выдадим, – продолжал бородатый. Как стемнеет, так на хату отведем. Там и отсидишься, а потом – иди себе с Богом!
Как про себя заключил офицер, дед Панас и его внук Мишка были контрабандистами. Поэтому ни со старой, ни с новой властью общаться им было не с руки.
