– В курсе, – ответил Алексей. – Но мы-то знаем, что он всего лишь негодяй и фашистский недобиток.
– Это точно, – согласился Ткачук. – Нам об этом доподлинно известно.
Он шел по улице с рюкзаком за плечами, как турист где-нибудь в предгорьях Крыма. Прохожие с любопытством оборачивались и поглядывали на него.
Народ здесь одевался небогато. Мужчины носили кофты, безрукавки, мятые пиджаки. Кто-то в жару надевал картуз, кирзовые сапоги. Женщины предпочитали темные косули, невзрачные юбки, полностью закрывающие ноги.
Военных в центре было с переизбытком. У двухэтажной комендатуры, украшенной облезлыми псевдогреческими колоннами, стояли машины, прохаживались люди с повязками и в форме. Слева от крыльца стоял пулеметный расчет, справа – зачехленная полевая кухня.
Часовой на входе уставился на Алексея со смутным предубеждением, сдернул с плеча автомат, расставил ноги.
– Кто такой? Стоять!
«Как их всех тут запугали», – подумал Алексей. Подбежали еще двое бойцов, сдернули с него рюкзак, поставили лицом к стене.
– Руки на стену! – гаркнул часовой. – Не шевелиться!
– Удостоверение слева в пиджаке, – пробормотал Кравец.
– Молчать! – прорычал солдат. – Разберемся! – Он упер ствол в спину Алексея, извлек служебное удостоверение, тупо вчитывался, что-то бормотал.
– Боец, ты испытываешь мое терпение, – негромко проговорил Алексей. – Читать не научили в церковно-приходской школе? Или ты только коридор в ней окончил?
– Прошу прощения, товарищ капитан, – испуганно пробормотал служивый, поднял рюкзак, сунул обратно удостоверение. – Все в порядке, просто вы не в форме.
Далась им эта форма!
– Где комендант? – хмуро спросил Алексей.
– Сейчас, товарищ капитан, сей момент, – заспешил часовой. – Мы ему сообщим, он спустится. Или вы можете сами подняться.
Неужели? Вот спасибо.
Впрочем, комендант сам пожаловал на выход, по поводу более чем печальному. К зданию подъехал грузовой фургон, похожий на хлебную будку, за ним подрулил полноприводный «ГАЗ-64» с двумя автоматчиками и офицером в звании капитана. У машин собирались люди с озабоченными лицами.
Мужчина лет пятидесяти с суховатым лицом и мутными глазами в форме майора РККА шумно спустился с лестницы, устремился к выходу, даже не глянув на Алексея. Вряд ли в этой местности помимо коменданта Глазьева имелись другие майоры.
За ним семенила женщина с лейтенантскими погонами, невысокая, плотная в кости, с миловидным лицом. Суконная юбка цвета хаки плотно обтягивала крепкие бедра и едва прикрывала коленки.
Алексей вышел из здания, пристроился за спинами.
Красноармейцы открывали кузов фургона. Комендант сипло ругался, не смущаясь женского общества. Подошел капитан, сопровождавший машину, подтянутый, жилистый, словно сошедший с плаката, прославляющего офицерский состав победоносной Красной армии. Его скуластое лицо искажалось от досады.
В кузове лежали четыре тела, укрытые мешковиной. Капитан небрежно козырнул коменданту, начал что-то глухо вещать. Тот слушал с недовольным видом, сплюнул, стал осматривать трупы, не залезая в кузов. Все они лежали на краю.
Со ступеней было видно, что это мужчина средних лет в одежде из домотканого полотна, худая женщина, два мальчика десяти – двенадцати лет. Умерли они явно не своей смертью. Бандиты перерезали горло всей семье, даже детям. Люди умирали медленно, мучительно, на искаженных лицах отпечаталось страдание. Смертельные ранения им нанесли в последнюю очередь, перед этим долго истязали. Кровь пропитала одежды и уже засохла. Рубашка на мужчине была расстегнута, на груди красовалась пятиконечная звезда, вырезанная ножом.
