– Профессионалов в МВД осталось – раз-два и обчелся! – убежденно заявлял Чехов своим сердитым, с командирской хрипотцой голосом. – Они там не нужны. Чтобы там служить сейчас, нужны совсем другие качества, которыми я лично обделен, к сожалению! – с горькой иронией заключил он.
– Неужели все так плохо? – вежливо удивлялся я.
– Молодой человек! – с глубочайшим презрением воскликнул Юрий Николаевич. – Я всю жизнь занимаюсь тем, что ловлю бандитов! Ничего больше я делать не умею. Я думал, что так и умру на посту. Но теперь никто не ловит бандитов – с ними предпочитают дружить. Откройте глаза! Я на таких условиях работать не могу, поэтому я и ушел!
Не знаю, каков был процент правды в его словах, но говорил он убедительно и безапелляционно, словно зачитывал приказ, и очень возмущался, если слушатель выражал хотя бы малейшее недоверие. В то же время к чужому профессионализму он относился достаточно скептически, а рекомендации врачей не ставил ни в грош. Лечебную диету он считал шарлатанством и, несмотря на категорический запрет, не прекращал употреблять в пищу жирное, соленое, копченое и перченое, попадая на больничную койку с обострением не реже чем четыре раза в год. Вдобавок он неумеренно курил и с удовольствием пил водку.
– Водка под соленые грибы – для вас гибель! – убеждал я его.
Юрий Николаевич скептически кривился и, не моргнув глазом, заявлял:
– Вы, врачи, ни хрена не понимаете! Вы бродите в потемках и на ощупь ищете дорогу. Теперь вот нащупали – правильный образ жизни! Чепуха! Присмотрелись бы лучше к феномену Черчилля – мужик всю жизнь прожил неправильно, а чувствовал себя прекрасно и умер в преклонных годах!
– Мы говорим сейчас не о феноменах, – сердито возражал я. – А о конкретном пациенте Чехове Юрии Николаевиче, который немедленно сводит на нет усилия врачей...
– Ловко хотите устроиться! – парировал настырный полковник. – Кабы я не пил, не курил и не ел грибов – нужны бы мне были ваши усилия! Будьте любезны меня вылечить, невзирая на посторонние обстоятельства! Вот тогда я поверю, что имею дело с профессионалами, а не с благостными проповедниками!
Возражений он никаких не принимал, неколебимый в своих заблуждениях, как скала.
– И не уговаривайте меня! – грозно заявлял он. – Меня за всю жизнь никому не удавалось уговорить. Под дулом пистолета!
В общем, пациентом он был сложным и невыгодным. Однако чем-то он притягивал меня – какой-то агрессивной цельностью натуры и независимостью суждений. Причем поговорить он любил – видимо, в иных обстоятельствах это ему нечасто удавалось – и выкладывал все, что приходило в голову, без обиняков.
– Вот лечусь я уже лет десять, – сказал он однажды во время осмотра. – А результатов – ноль. Все только хуже и хуже. Иной раз задумаешься – а на хрена нужна такая жизнь? Ведь мало того, что тебя достают со всех сторон, – еще и внутри горит, словно утюг раскаленный проглотил! Только не начинайте, прошу вас, старую песню про диету!.. Суть не в этом. Вот задумываюсь я, а что будет через пять лет, через десять? Повидал я, что делает с людьми болезнь и старость... Был орел, бабник, гроза преступного мира, а стал? – Чехов с отвращением махнул рукой. – Развалина, труп! Идет на полусогнутых, глаза слезятся, колени дрожат, сердце екает... тьфу! Мое мнение – человека надо, как коня: захромал – пулю в лоб и на кладбище! Не мучь себя и других!
