Конечно, побывать везде было невозможно – только в одном Буколеоне размещались сотня дворцов и более тридцати часовен. Но пройти мимо Святой часовни «туристы» не могли. Улугбек Карлович настаивал, что наряду с храмом Святой Софии это одна из главных достопримечательностей города.
Действительно, потраченного времени было не жаль. Со стен смотрели на вошедших бесчисленные реликвии в дарохранительницах, святые для каждого христианина, будь он католик или православный: куски Животворящего Креста, гвозди, из тех, которыми был прибит на Голгофе Христос, святой венец, которым Он был увенчан, плащаница, святой хитон и прочая, прочая. Ручки дверей часовни были отлиты из чистого серебра, пол покрыт необычайным белым мрамором, таким гладким и блестящим, что он казался хрустальным, а колонны искусно отделаны плитами из яшмы. Все это сверкало, повергало в трепет даже пришельцев из далекого будущего, заставляло их по-новому вслушиваться в церковные песнопения.
Но все предыдущие впечатления померкли, когда русичи посетили центральный собор православного мира, храм Святой Софии. Если в Святой часовне повергала в трепет драгоценная обстановка и мощи святых, то здесь на молящегося обрушивалось величие церкви. Высоченные купола храма как будто подпирали небеса. Попав внутрь, человек ощущал себя мурашкой пред ликом Создателя, пыльцой, малой точкой в бесконечности… Храм оглушал, внушал трепет и преклонение.
Когда «полочане» сумели подойти поближе к читающему проповедь священнику, Малышев тихонько присвистнул. Толстенная верхняя доска алтаря, длина которой составляла метра четыре, была сделана из золота. В него были вкраплены драгоценные каменья размерами с перепелиное яйцо. Даже Костя признал, что в двадцатом веке такого уже не увидишь – перестали правители тратить годовые бюджеты государств на шедевры зодчества.
Удивлял рыцарь, который, казалось, не обращал на окружающее никакого внимания. Всю дорогу, выслушивая речи археолога, взрывающегося фонтанами красноречия при виде каждого архитектурного памятника или очередной бронзовой статуи неизвестного им императора, казак сдержанно кивал и больше присматривался к окружающей обстановке, фиксируя все увиденное. Особенно его внимание занимал невзрачный мужичонка, тащившийся за гостями города от самого порта. Подъесаулу он сильно не нравился.
По пути от ворот дворца басилевса, куда русичей, естественно, не пустили, они еще раз заглянули на ипподром. Вдоль длинного здания, вытянутого с востока на запад, без дела слонялись десятки представителей местного отребья, которых явно тяготило присутствие здесь стражей правопорядка, пусть и весьма немногочисленных.
Улугбек Карлович сказал друзьям, что в нишах, опоясывающих здание ипподрома, находится собрание скульптур античного периода, раритетное даже для этого времени и уничтоженное в следующих веках. Пройти мимо такого он не мог. Малышев, уставший от дороги и обилия новых впечатлений, предлагал вернуться в гостиницу, но неожиданно встретил сопротивление со стороны Пригодько, попавшего под обаяние рассказов археолога и желавшего продолжить экскурсию. Казак при голосовании воздержался, и русичи снова повернули к месту, где население Империи привыкло расставаться со своими сбережениями во имя азарта.
Сомохов был прав и на этот раз. Как заправский экскурсовод он уверенно вывел их к тому месту, которое местные называли знакомым для русичей словом
