«Whose woods these are I think I know. Чей это лес – я думаю, что знаю;
His house is in the village, though; В деревне дом его, у края;
He will not see me stopping here Он не увидит, что я здесь
To watch his woods fill up with snow. Стою, смотрю на снег и лес.
My little horse must think it queer Коню, должно быть, не понять:
To stop without a farmhouse near Зачем стоять и созерцать
Between the woods and frozen lake Меж лесом и прудом замёрзшим
The darkest evening of the year. В ночь, где и звёздам не сиять.
He gives his harness bells a shake Встряхнёт главою жеребец –
To ask if there is some mistake. Спросить, в чём дело, наконец.
The only other sound's the sweep В ответ лишь тишины дыханье
Of easy wind and downy flake. И снег, и стук наших сердец.
The woods are lovely, dark and deep, Лес тёмен, сказочен, красив,
But I have promises to keep, Но обещанья огласив,
And miles to go before I sleep, Я еду, обо всём забыв,
And miles to go before I sleep. Я еду, обо всём забыв.
В полупустом зале с высокими потолками мой голос прозвучал отчего-то громко. Джек поражённо молчал. И вдруг из-за спины кто-то хлопнул несколько раз в ладоши и сказал старческим голосом:
– Как чудесно, когда молодежь знает классиков!
Я обернулась: за соседним столиком сидел колоритный, седой, как лунь, старичок в клетчатой красно-зелёной бабочке, в ярко-жёлтом пиджаке на голубую рубашку, с коричневой от загара кожей, обтягивающей скулы, как пергамент.
– Извините, не удержался, юная леди! Вы прекрасно читаете, несмотря на какой-то своеобразный, едва уловимый акцент.
– Я русская, – улыбнулась я. – Спасибо!
– О! Как неожиданно! Улыбка у вас ещё лучше, чем голос, – закивал дедулька и подмигнул Джеку: – Вам досталась жемчужина, молодой человек! Берегите её!
– Благодарю, да, – ответил мой любимый мужчина и почему-то закашлялся.
– Всё! Простите старика за вторжение. Не буду вам больше мешать, – тот поднял вверх ладони. – Спасибо за удовольствие и желаю прекрасного обеда!
Мы вернулись вниманием друг ко другу.
– Ты полна сюрпризов, балерина! – заметил Джек. – Как ваша национальная куколка матриошка – открываешь одну, а внутри ещё одна; открываешь её, а там другая. И с новыми узорами...
Я кокетливо пожала плечами, было приятно. Хотелось добавить, как кот Матроскин: «Я и крестиком вышивать умею...»
Хотелось бы почивать на лаврах и любоваться бриллиантовым колечком на пальце – тем, что он вручил мне в родном городе при свечах. Но бабушка говорила: если хочешь, чтобы мужчина был с тобой, удивляй! Дедушка, кажется, до самой седой лысины удивлялся и был влюблён в неё, как юноша. Поэтому и моё завоевание продолжается. Я ещё найду, чем удивить Джека и завтра, и послезавтра! Главное, чтобы не полысел в итоге...
* * *
Джек протянул руку и коснулся пальцами моей ладони, погладил нежно между большим и указательным пальцами.
– Завтра приходи в себя с дороги, балерина. Я пойду в офис, а ты осваивайся. На послезавтра я записал нас на приём к врачу. А потом у нас большой выход. Жена главы корпорации устраивает благотворительный ужин. Там будут значимые для меня лица, и они хотят видеть тебя.
– Меня?! Они обо мне знают? – уточнила я.
– О да, – хмыкнул Джек, хотя во взгляде его сквозило что-то загадочное, пока непонятное мне междустрочье. – Некоторые из Совета директоров до сих пор удивляются моему решению инвестировать в завод в России.
