Палеонтология обратной стороны - страница 16

Детское воображение выдаёт картины в причудливом сочетании образов, и иногда мне представлялось, как я погибну в сражении, и товарищи, и среди них дедушка, будут прощаться со мной. Я представлял его взгляд, который можно было заслужить только с толком погибнув в бою. Он посмотрел на меня этим взглядом и сказал:

– Да. Но запомни – ты вступил в Партию, которая была, которой сейчас нет, но которая будет. Со мной это произошло, когда мне было столько же лет, сколько сейчас тебе, на службе в церкви.

Дедушка передавал горячей волной мне свою жизнь – во времена его молодости за подобные слова его немедленно убили бы, кто первым успеет – товарищи или враги. Товарищи за то, что Партия не вечна и не навсегда, а враги за то, что она возродится. Церковь оказалась лицемерной, и её ждала огненная гигиена.

***

Почти одновременно с тем, как я написал Заявление, командиром московского отделения был назначен наш товарищ из Рянска, назовём его здесь Герман Попов, который там прошёл большую организационную школу, и не только в нашей организации, а у нас в Москве подходящих кадров не нашлось. Поскольку моему партийному стажу на тот момент было не без году неделя, а реально недели, то понятно, в каком смысле «у нас». Вообще здесь надо сказать о российской столичности.

Сто лет назад столичным мышлением в России обладали симбирский заштатный юрист Ульянов, нижегородский еврей из ремесленной среды Свердлов, непутёвый тифлисский семинарист Джугашвили, уроженец бог знает какой таёжной глуши Костриков, малолетний луганский слесарь Ворошилов, иногородний станичник с хутора Козюрин Будённый и т.д. Не будем забывать, что это только те, кто выжили, а всякие столичные обыватели царских кровей, неблагородных, но образованных, ну и прочее, обладали мышлением сугубо провинциальным, причём даже не российским.

#Сто лет назад столичным мышлением в России обладали симбирский заштатный юрист Ульянов, нижегородский еврей из ремесленной среды Свердлов, непутёвый тифлисский семинарист Джугашвили, уроженец бог знает какой таёжной глуши Костриков, малолетний луганский слесарь Ворошилов, иногородний станичник с хутора Козюрин Будённый

Герман был высок, наверное, чересчур худ, внешность имел вызывающе неславянскую, хотя любая его внешность была бы вызывающей, поскольку это не зависит от внешности. Характер нордический, стойкий, с максимально уместной ноткой решительности. Высокий рост давал ему как командиру явные тактические преимущества. Политических взглядов он придерживался адекватно правых и ко всяким фашистам, которые по глупости заскакивали к нам в качестве претендентов на членство в Партии, поскольку официальная пропаганда их недвусмысленно вербовала, Герман относился с горькой усмешкой.

Он не считал нужным вести с ними даже короткие идейные беседы, поскольку его немалый опыт ясно очерчивал дальнейшую судьбу фашистов в нашей «фашистской», как это трубила пустота фашистского ящика, партии. Когда подходило время очередного сражения, они, как это и свойственно фашистам, бесследно сливались. Бессмысленная и оттого зашкаливающая жестокость фашистов – это просто их трусость, которой они сами смертельно боятся. «Ну вот, фашисты разбежались», – в очередной раз удовлетворённо констатировал он.

Как-то в первые дни я сидел в одной из комнатушек бункера, по-моему, в той, в которой висел лозунг «Заслуги перед Партией аннулируются в полночь», и тут из глубины идёт по коридору Лимонов. Увидев меня с моей нехарактерной для нацбола внешностью, он остановился на пороге, и мы встретились взглядами. Его был настороженно-изучающий, а я в ответ выключил все уровни защиты. Зрительный контакт настолько поглотил моё внимание, что я забыл встать и поздороваться…