– Уходите, мы не сможем вас защитить, – сказал ему офицер полиции, когда толпа поселенцев приблизилась к дому. Заперев двери, старик со своими домочадцами искал убежища в арабской части города. А полицейские, предав старика, просто открыли дорогу неистовствующей толпе, потому что были, как они потом утверждали, «не в силах сдержать». Озверевшая толпа ворвалась в дом Халиля, круша всё подряд. В считанные минуты они уничтожили всё, что Халиль строил и собирал всю жизнь. Оазис был уничтожен, и торжествующие поселенцы с сознанием выполненного долга и с чувством справедливого возмездия вернулись в свои дома. Они даже не заметили, что вместе с другими книгами сожгли и те, которые считали священными для себя. Ослеплённые ненавистью, они не видели ничего. Я был совершенно убит и, как никогда раньше, особенно остро ощущал своё одиночество в этой жизни. Как будто родник в жаркой пустыне вдруг высох, а с ним и любая надежда.
– Как я посмотрю теперь в глаза Халилю? Ведь я обещал ему, что с его сокровищницей ничего не случится!
Я чувствовал, что вот-вот расплачусь, и держался из последних сил. Вспомнил, как орал на меня в детстве отец, когда я плакал.
– Не смей реветь! – орал он на меня. – Ты должен быть сильным! Да, я не могу позволить себе эту роскошь. Ведь я офицер, и я должен быть сильным. Я всегда должен быть сильным, у меня всегда всё хорошо, что бы ни случилось, у меня всегда всё хорошо! Я скрипел зубами от ярости и чувствовал, как мною овладевает неведомая мне доселе ненависть. Ненависть к выродкам, ослеплённым собственной ненавистью, которые уверены, что поклоняются Богу, а на самом деле служат сатане. Их ненависть, будто заразная болезнь, передалась и мне. Я решительно поднялся с пола и, схватив несколько обгоревших книг на иврите, направился к дому, который служил местом для совета поселенцев.
Секретарша вопросительно уставилась на меня, но я, не обращая на неё внимания, ворвался в комнату, где сидели трое мужчин, одинаково одетых и очень похожих друг на друга: все в очках, примерно одного возраста, с одинаковым выражением лица. Они подняли на меня удивленные взгляды, а я, подойдя к столу, сунул им буквально под нос обгорелые книги. Все трое испуганно отпрянули от изуродованных погромщиками книг.
– Что это? – спросил дрожащим голосом Моше, увидев ивритские буквы.
– Это – книга Торы, а это – комментарии Нахманида к Пятикнижию, изданные в Риме 500 лет назад, – ответил я, кипя от бешенства и еле сдерживаясь.
– Это сделали арабы? – спросил Моше, и в нотках его голоса я уловил приближающуюся грозу.
– Это сделали евреи! – сорвался на крик я. – Евреи!
– Евреи? – переспросил Моше. – Евреи такого сделать не могли! – уверенно заявил он. Двое других были с ним полностью согласны.
– И, тем не менее, это дел рук евреев, – сказал я. – Это книги из дома Халиля, который вчера разгромили поселенцы. Среди его книг были и еврейские. Когда ваши люди жгли библиотеку, они не успели прочитать даже заголовки книг! – я был почти в ярости.
– Когда будете хоронить книги[9], не ищите виновных среди арабов.
Я повернулся и вышел.
У меня было такое ощущение, что идти мне некуда. Дом Халиля, в котором я нашёл убежище от тени Помпеи, опустел. И, сидя в полупустом флигеле, я с тоской считал дни, которые остались ещё до окончания моего контракта. Ещё три года, целых три года… Несколько раз я подавал просьбу о переводе, но мне было отказано, и я продолжал службу в Хевроне. Халиль так и не вернулся больше домой. Под разными предлогами полиция не разрешала ему вернуться домой, объясняя своё решение заботой о его же собственной безопасности.
