Тоже работа.
Остальные столики были заняты отпускниками, едущими на отдых или возвращавшимися с него. Мужики в шортах и в светлых маечках, женщины в коротком – в белом или светло-розовом, детишки в льняных панамках. Загорелые плечи и руки, спокойные, уверенные движения. Эти заняты только собой.
Вернулась Кира, села напротив, пожаловалась:
– Нет у них клюквы! Заказала себе чаю с двойным лимоном, вдруг поможет? Солянку будешь? Я солянку взяла и блины.
– Буду, – откликнулся Авдей и тоже, следом за кавказцем, посмотрел в окно – мотоциклы были на месте, правда, возле них крутился мальчишка лет девяти-десяти. Наверняка из местных, с Алзамая.
Местных тут, в «Северьяне» не кормили, хозяин их не привечал, даже табличка в кафе висела: «Местных не обслуживаем».
«Пацан – это не страшно».
Принесли заказ: горячая, ароматная солянка в горшочках: янтарные капли жира плавают по поверхностности, хлеб местной выпечки, долгожданные блины, чай. Кире – с двумя ломтиками лимона, Авдею – с молоком.
Байкер ел молча, быстро. Проглотил солянку и блины, увидел: жена к еде почти не притронулась, для вида похлебала остренького бульону, теперь с жадностью пила чай. Блины отодвинула в сторону.
– Ты чего?
Сморщила носик.
– Не хочу.
– Ну тогда я съем.
Не пропадать же добру, в самом деле! Авдей придвинул к себе тарелку с блинами, расправился с ними в два счета, наконец-то почувствовал приятную тяжесть в желудке. В два глотка допил чай, отодвинул тарелки, встал. На его место уже наметился какой-то невысокий вертлявый мужичок в ярко-желтой ковбойке.
Байкер собрал тарелки, двинулся к выходу, поставил тарелки на специальный столик для посуды, и тут его толкнули под локоть. Реакция у Авдея была превосходной, и не одна тарелка на пол не упала – придержал. Недовольно оглянулся, отыскивая глазами наглеца, но увидел только спину, стриженый затылок с двумя выбритыми эсэсовскими буквами-молниями, непонятную татуировку на плече.
Авдея снова толкнули.
Еще один. Такой же худощавый, жилистый, нахальный. Бритая голова, черные джинсы, черная футболка с коловратом во всю спину.
«Прямо мишень, а не коловрат! – усмехнулся про себя Авдей. – Модный чувак!»
И третий – высокий, плечистый детина с приоткрытым ртом и ничего не выражающими глазами. Натуральный «паровоз»! Бритый череп, тяжелые ботинки, камуфляжные штаны.
Кира, подхватив на локоть шлем и куртку, встала, в руках держала чашку с блюдцем. Первый из нациков, как сразу про себя назвал всю троицу Авдей, вдруг взял ее за локоток, наклонился, что-то сказал.
Кира, которая смотрела до этого под ноги, удивленно подняла на него глаза, и Авдей отчетливо увидел, как менялось их выражение – от первой растерянности и удивления до снисходительности и даже легкого презрения. Оно и было из-за чего. «Великий белый человек» был некрасив и носат. Изображая якобы любезную улыбку, он ощерился, и оказалось, что зубов у него не хватает и вверху, и внизу.
Кира чуть насмешливо улыбнулась, от чего нацика передернуло, что-то негромко ответила, прошла мимо двух других нацистов по проходу к Авдею. Первый проводил ее взглядом, напоролся на глаза Авдея, усмехнулся, тонкие губы дернулись. Глаз он не отвел, с вызовом смотрел на мотоциклиста. Авдей двинулся было к нему, но Кира, быстро поставив чашку на столик, схватила мужа за рукав и буквально утащила его к выходу.
– Забей, Авда! Пойдем, мотик посмотрим!
