- Так что ж я врать-то буду? Что ж врать-то? Не мое это! Семья, застолья, добрые празднички и прочее. Ну, понасилую себя ради Алинки, так оно же во мне накопится внутри и сорвусь же. Вот и представь, что жил-жил ребятенок, все хорошо шло, верил он своему идеальному папке, а потом опять провал, папка забухал и из дома ушел. А потом вернулся, поплакал, прощения попросил и все снова хорошо. До срыва папкиного, потому что ну не его это. А ребенок снова верит... Самое страшное, Янка, это человека разочаровать. Вот верил он тебе, верил, а потом бац, и гнильца твоя наружу фонтаном и его с ног до головы забрызгало. – Степаныч покивал своим словам и сурово посмотрел на скептично хмыкнувшую меня. – Вот что страшно. Ты-то со своей гнилью проживешь, а вот когда она родному душу ломает, вот это страшно. Поэтому честным надо быть. Ну тварь ты и тварь, глаза замыливать не надо.... А так что? Ну, бухаю я, ну не вожу ее за ручку в школу, ну и так себе папаша, это ей знакомо и привычно, она знает чего от меня ожидать и что надеяться на меня не нать. Из меня это херня идет, не копится внутри, не начинает гнить, чтобы потом не взорваться и не запачкать ее и хорошо же! Она вот даже любит меня по-своему. Не врем мы друг другу это главное.
- На работу. – Поправила я, проверяя в сумке все ли с собой взяла.
- А?
- Тебе денег на опохмел-то дать? А то трясешься весь. – Я достала кошелек и пересчитала наличку. - Она работает и заочку в институте заканчивает, а не в школу ходит, Степаныч. Школу она закончила несколько лет назад.
- А, точно. Я же на последний звонок ходил! – в приступе озарения хлопнул себя по лбу Степаныч. – К Райке еще в полисадник залез, пионов у нее стыбрил, а то деньги пробухал и цветы не на что купить было. А как же без цветов-то? У девчонки последний звонок, а я к ней без цветов! Не порядок же! Сто рублев дай, я тебе через недельку отдам, чесслово.
Я тихо рассмеялась глядя в его печальное лицо и кинула на стол косарь.
- А Алинка? – закинув кошелек в сумку, я потянулась к пачке и выудила пару сигарет, оставив остальные благодарно кивнувшему Степанычу, сползшему с подоконника и оправляющему шторы трясущимися пальцами. – Когда ты к ней на последний звонок пришел, она обрадовалась?
- До этого сказала, что если не приду, то домой меня больше не пустит. Мол, хоть раз уважь, батяня. Так я бы и так уважил, чесслово. Ну и то, что домой не пустит тоже промотивировало. – Кивнул Степаныч, убирая кастрюльку с супом в холодильник. – Ты чаво, на сутки?
- Сегодня нет, к вечеру ближе приду. Алинка тоже где-то в это время вернется. Ты просыхать будешь или опять в запой?
- Ой, нет. Просохнуть надо, здоровье уже не то, так что я сегодня дома. Полы помою, цветы полью.
- Ага-ага, вещи постираешь и погладишь. – С охотой поддакнула я, скептично глядя на возмущенно посмотревшего на меня Степаныча. – Пирожков испечешь, да.
- А вот увидите! Вот увидите! – бормотал он мне в спину, пока я шла на выход и обувалась на пороге. – Все взяла? – Дождавшись моего кивка по джентельменски распахнул передо мной дверь обдав душманом перегара. - Все, я спать. Удачной смены, Янка.
Твои слова да богу уши, Степаныч, – думала я сутками позже. Когда было уже ничего не исправить.
2. Глава 2
Примчавшись на работу, быстро обежала зал, проверила халдеев, поморщилась, когда меня порадовали внеочередным вечерним вип-банкетом владельца ресторана, быстро накидав меню с поварами и баром, умчалась в молл. До нового года пять дней, пора преподносить дары административным попрошайкам.
