Папа Лев - страница 2

Пока вспоминала, думала, сама не заметила, как около камня оказалась. Ну, что делать, раз пришла. Сижу, смотрю – всё верно, как и рассказывал мой дружочек. Сухо, тихо, вкусненьким пахнет. Вот так жизнь у меня, думаю, тошно самой. Встала вечером, наелась слизняков, посидела. Ещё поела мух. Посидела снова. И так до самого утра, думаю я, и начинаю потихоньку выть. Ни крыльев тебе, не перьев, а так хочется летать, особенно после того, как проснёшься от той жизни к этой.

Нечем мне летать, не дано мне крыльев. Не дано ни перьев, ни хвоста. Ничего не дано, чтобы жить той жизнью, о которой я мечтаю – просыпаться на утёсах, парить высоко в небе, вить гнёзда в горах, болтать с ветрами и нырять в грозовые потоки. Ненавижу, квакаю я, не-на-ви-жу.

Слизней этих, кожу свою пупырчатую, перепонки эти, жабры. Кто и когда засунул меня в это тело. Кто и когда похитил у меня мой полёт. Почему, за что, когда всё это кончится?

Когда я открываю глаза, я вижу Льва. Он ничего не говорит, только делает шаг. Один. Вперёд, к жертвеннику.

И камень подо мной вспыхивает сухой соломой. Я смотрю Ему в глаза и молчу.

Я очень-очень хочу летать.

Я молчу тогда, когда жабья кожа на мне начинает лопаться от жара. Я не издаю ни звука, когда огонь плавит мои мышцы. Я думаю о ветре – о прохладных объятиях Муссона и тёплых руках Пассата, я вспоминаю хохот Фёна и тёмные глаза Торнадо, я сжимаю челюсти до хруста и терплю. Но когда пламя добирается до моих костей и начинает с треском поедать их, я не выдерживаю. Кричу. Рык вторит мне, Лев не делает ни одного шага назад из моего пламени, Он горит вместе со мной. Это я ещё успеваю увидеть до того, как провалиться в густую спасительную тьму.

***

Я лежу на мху у подножия камня. Пахнет не особенно хорошо – гнилью пахнет, затхлым воздухом, насекомыми. Открываю один глаз. Потом второй. Вытягиваю вперёд хищную лапу с четырьмя стальными когтями. Сажусь, нахохлившись.

А потом резко взмываю в воздух над лесной поляной и рассыпаюсь искрами в вечернем плотном тумане – только для того, чтобы снова появиться, уже высоко-высоко над горой, там, где хохочет озорник Фён.

Там, где кружится в небе и хохочет во всё горло безбашенный Фён: Лети сюда, бестолковая птица Феникс, так и знал, что не устоишь, так и знал, что потащишься свою долю искать! Лети скорее, обниму тебя всеми ветряными потоками, какая ж ты молодец, ты и сама того не знаешь!

И Лев улыбается нам обоим, отряхивая пепел с шерсти.

Далеко-далеко, за синими горами и не менее синими лесами жил-был светлоглазый Человек Семён.

Работа у него была не из простых. Работал он на складе, где хранились несбывшиеся желания людей. Каждый день на склад поступали тонны желаний, их нужно было просмотреть, разложить по алфавитному каталогу и отправить в специальный цех, где желания увязывали в огромные тюки и отвозили в предназначенное для них помещение.

Семён очень уставал от такой работы. Некоторые желания были грязными, пачкали руки и дурно пахли. После них он всегда долго отмывался земляничным мылом.

Человек Семён сортировал лёгкие прозрачные желания молоденьких девушек и жёлто-коричневые желания увядающих женщин, он перебирал пахнущие нафталином желания старушек и складывал в аккуратные стопки жгущие руки багряные желания подростков.

Так много было желаний. Все они хранились на складе по пять-семь лет, а по истечении срока из них делали весенний ветер. Нет ничего удивительного в том, что весна кружит голову, заставляя мечтать о несбыточном и стремиться к небывалому. В весеннем ветре слишком много неисполненных желаний.