Когда дежурный сообщил, что к Гурову настойчиво просится молодой человек, тот только вернулся от генерала Орлова, который битый час разносил полковника на все корки. Раскрываемость у него, видите ли, упала. Показатели он ему портит. А кто виноват? Сам поручает ему самые безнадежные дела, за которые браться никто не желает. Гуров эти дела берет, носится с ними, как наседка над цыплятами, а ему за это еще и нагоняй! Где логика? Но нет, сегодня генералу на логику наплевать, ему проценты подавай. Припомнил Гурову все мелкие и крупные огрехи. Поменьше бы со стороны безнадежных дел брал, осталось бы время на текучку. Видите ли, его доброхотство дорого отделу обходится.
Дорого! А ничего, что ни одно из тех дел, которые он, по словам Орлова, «из-за своей мягкотелости» взялся расследовать, в «висяки» не попало? Это как? Не считается? А когда сам его, Гурова, дружку своему из Красноярска как толкового и, самое главное, безотказного опера рекомендовал, доброхотство в самый раз пришлось? А ведь он тогда с женой в Крыму отдыхал и никакими кровавыми делами заниматься не собирался. Как тогда Орлов пел: на тебя, Лева, вся надежда, не откажи двум старикам. Кто же поможет, если не ты! Лицемер паршивый! Двуличный Янус! Бюрократ заскорузлый! Закопался в своих бумажках, нужд людских не видит, вот и выделывается.
С таким настроением принимать посетителей, по какому бы вопросу те ни явились, Гуров не привык, а потому велел дежурному сказать, что сегодня он не принимает. Пусть приходят на следующей неделе. Парнишка оказался настойчивым, с первого раза дежурному не поверил. Заявил, что будет ждать столько, сколько нужно, и окопался на кресле для посетителей. Такой расклад дежурному пришелся не по вкусу. Охота была весь вечер под бдительным оком сопляка вахту нести? Ни расслабиться, ни чаю попить. Он снова связался с Гуровым, обрисовал ситуацию и от себя добавил, что проблемы-то у парнишки, похоже, серьезные. Совсем человека переживания доканали, кожа да кости остались да круги под глазами.
Но Гурова после нагоняя такими слезливыми историями не проймешь, поэтому он велел отправить парня к участковому по месту жительства. Пусть, мол, тот на официальном уровне с управлением связывается и требует помощи Главка. Поручит Орлов дело Гурову, тогда он и станет им заниматься. Дежурный передал заявление полковника слово в слово, и парень ушел. Теперь Гуров мог спокойно сидеть за рабочим компом и сколько угодно злопыхать на свое начальство. «Вот и отлично. Нечего сюда ходить. Здесь не богадельня, в конце концов. И я не единственный опер на Петровке, – мысленно ворчал Лев. – Пусть другие попашут вместо меня. А я теперь строго по приказу работаю».
Он поднялся из-за стола, прошелся до окна, открыл фрамугу и выглянул наружу. Свежий ветерок приятно охладил лицо. Июль в этом году баловал весенней прохладой. Жара будто отпуск взяла, на термометре вот уже неделю стабильные двадцать градусов застыли. И не жарко, и не холодно. Самое то. Взгляд его пробежался по зеленым кронам, опустился вниз и замер. На тротуаре, подняв голову вверх, стоял молодой человек и скользил взглядом по окнам здания, правда, без особой надежды на то, что кого-то там разглядит. В нем вообще не было надежды. Пустой взгляд. Нет, не совсем пустой. Безнадежное отчаяние, вот как охарактеризовал бы этот взгляд Гуров.
