Папа, спаси меня - страница 14



— Случилось чё? Голос у тебя слегка на бабский смахивает… Попискиваешь немного, — хихикаю я.

— Станешь тут бабой и евнухом заодно… Да достала она меня. С женой поругались. Сказал ей пару ласковых и свалил из дома. Ты чё подъедешь пораньше? А то боюсь накидаюсь до важных обсуждений и соображать ничего не буду.

Я зависаю. В башке пульсирует его «сказал ей пару ласковых». Что он ей сказал? На каких тонах разговаривал с ней? Свободная рука сжимается в кулак. Если он поднимает на неё руку, я его урою… А я узнаю, как он с ней обращается. Непременно узнаю.

— Не вопрос. Встретимся в клубе.

Отключаю телефон и спешно иду к шкафу со своим старым тряпьём. Я уехал из города разочарований, чтобы снова вернуться и снова напомнить себе о пережитой боли. О страданиях, которые превратили меня на какое-то время в беспринципного урода.

Натягиваю чёрные джинсы и белую рубашку. Малая любила белый цвет: белые лилии, белые тюльпаны, белая одежда… Она мечтала о белоснежном свадебном платье… И надела его, но не со мной… запускаю пятерню в ещё влажные волосы и решаю, что на их сушку тратить время не стану — и так сойдёт.

Я еду в клуб, выжимая из тачки всё, чтобы поскорее увидеть ЕГО. Чтобы схватить гниду за грудки и вытрясти из него правду, выяснить, как именно он поговорил с ней. Вот только наша встреча оказывается иной — мы просто пожимаем друг другу руки и заказываем по парочке шотов текилы.

— Всё совсем сложно в семье? — осторожно спрашиваю я, опасаясь спугнуть.

— Не знаю. Пацан болеет, я же тебе говорил. Тонька около него целыми днями носится. Она даже ночует теперь в его комнате, а я как хрен с лысой горы — не нужен ей совсем. Бесит до невозможности.

— Правда? И как часто ты прикладываешь руку в разговорах с ней? — я щурюсь, глядя на него, жду его ответ и знаю, что одним ударом не ограничусь, если услышу то, что услышать не должен. Я его убью, а потом сяду. И урою любого, кто посмеет попытаться разнять нас.

— Не, Дикий, это так не работает. Я женщин и детей не бью. Пацанские правила. Если только бабу в постели, легонько… Ну плёточкой, например… — Меня начинает тошнить, когда я представляю их… В постели. С плёточкой. Уровень ярости зашкаливает, и мои глаза уже, наверное, светятся как два фонаря. — Но Тонька у меня немного овощ в этом плане… Её ролевые игры не интересуют… Мне в последнее время кажется, что я её вообще не интересую. Да и чёрт с ней… Одумается ещё, перебесится… Давай обсудим дела, Дикий.

Пока мы занимаемся тем, что он называет обсуждением дел, я уже прокручиваю в голове сотню планов о том, как снова встретиться с ней. Хочу увидеть её, убедиться, что он на самом деле её не бьёт, но в то же время не желаю этого, потому что понимаю, что она отравит меня своим ядом медленного действия. Снова.

— Вот это я понимаю тема! Давай уже выпьем за то, чтобы всё прошло на высшем уровне, Дикий! — радуется Седой, как ребёнок, когда мы, наконец, оговариваем все детали и решаем начать как можно быстрее.

— А что насчёт пикника? Я скоро уеду из города, а мы так и не успеем устроить встречу. Как серьёзно болен твой пацан?

Для меня болезнь ассоциируется больше с душевным состоянием, когда внутри волки воют и кошки скребутся… На крайняк с кашлем… Я не придаю этому слову высокого значения, но когда болеют дети, всякое ведь может быть. Если только подумать, сколько благотворительных сборов уже открыто, и сколько открывается каждый день.