Папа Жора - страница 18



– Как ты думаешь, в школу нужно будет ходить каждый день?

– Ты что? В школу ходят, когда хотят.

– Я тоже так думаю… – Аллочка вдруг лукаво прищурилась. – Хочешь, я тебе что-то покажу?

– Покажи.

– Пошли, – она взяла меня за руку и потянула за собой.

– В малину нельзя, – я вырвал руку.

– Почему?

– Там… – (скажи про змею – еще засмеет и назовет трусом). – Она невкусная.

Аллочка повела плечом, посмотрела вокруг – нет ли кого. Вдруг подняла подол платья и сняла трусы.

– Смотри.

Я уставился, как стоокий Аргус, – всеми глазищами. Неужели у всех девчонок одинаково: все – как отрезано? Виденные прежде запретные рисунки были все же рисунками. А тут… Может, и у мамы там тоже нет ничего? И у бабушки?

– Мы с тобой теперь муж и жена, – сказала Аллочка. – Когда вырастем – поженимся.

– Угу, – промычал я, не сводя глаз.

– Теперь покажи ты.

Я растерялся. Когда меня голым купают в тазу, я не стесняюсь. Но мама и бабушка – свои. Мы – семья. А тут – как бы чужая. Но, с другой стороны, мы ведь поженились. Получается, что жене можно. Я не знал, что делать.

Первые капли дождя упали на землю.

– Побежали домой! – крикнул я и помчался.

У окна стоял деревянный ящик, специально принесенный папой мне для подставки.

– Так нечестно! Обманщик! – закричала Аллочка, натягивая трусы. И побежала следом.

Мигом я заскочил в комнату. Через минуту вбежала и Аллочка.

– Вот молодцы, мне и звать вас не пришлось, – сказала мама. – Глянь, что творится – настоящая гроза, – она закрыла окно.

Сразу потемнело, в небе загремело и заполыхало, забарабанили крупные капли.


Глава вторая



В пятницу у нас с бабушкой много дел, а поспеть нужно всюду: показать меня директору школы, зайти в магазин «Школьник» – купить там новую ручку. Бабушке еще нужно купить разную мелочь – молоко, мясо, хлеб. А после обеда должна приехать баба Женя, папина мама.

Утром подниматься с постели не хочется. Даже после трижды сказанного «Игорь, вставай». Напоследок еще можно постоять на коленках, уткнувшись закрытыми глазами в кулаки, и увидеть цветные круги, выплывающие из темноты. А потом снова завалиться «на классическую минутку».

На стуле ждут новые штаны и рубашка. В таком наряде хочется пройтись щеголем по двору.

Двор – лает, щебечет, стрекочет. Пару раз я дернул ручку колонки, перепрыгнул не совсем удачно через лужу. Из дома вышла бабушка.

– Ну вот, уже весь испачкался, – присев, отряхнула на мне штаны, заправила рубашку.

Все. В путь.

– Ба, а правда, что раньше в той школе была немецкая конюшня?

– Тебе кто это сказал?

– Маслянский.

– Я тоже такое слышала, но точно не знаю. Когда немцы пришли в Киев, мы с твоей мамой уехали в Ташкент.

– А Маслянский?

– Скрывался. Священник прятал его у себя дома.

– А что, немцы и Маслянского хотели убить?

– Да.

Мне стало жалко Маслянского. Одно дело кино – там убивают незнакомых. А Маслянского я знаю давно. Он – мой друг. Когда занимается своей работой – чинит мебель, рассказывает мне истории и про татар, и про казаков, и про фрицев. Я представил его: лысого, с остренькими гвоздиками в сомкнутых губах, с папиросой за ухом, сидящим в темном шкафу – прячется от немцев. Иногда, оставаясь один в комнате, я залезаю в пропахший нафталином шкаф и прячусь там. Но ведь я балуюсь.

– А кто такой священник?

– Тот, кто молится Богу.

– Ба, а кто такой Бог?

– Бог живет на небе. Он все знает и все может.

– Почему же Бог не спрятал Маслянского, если видел, что его немцы хотели убить? И почему Бог не спас моих дедов?