Папа - страница 6

Оказалось, что за три беременности организм претерпел существенные изменения. Мышцы, призванные кое-что держать, отказывались это делать. То есть, пока я ходила ровно по земле, они держали, но, когда я начала скакать, как кузнечик, они сказали: «Ну нет, детка, после трех беременностей на батут только в памперсе, ты же не резиновая.» И я слезла. Батут в моей жизни так и не случился.

Все эти истории, как может показаться, написаны мной, чтобы вызвать жалость и сочувствие. Что вот мол, какое у меня было тяжелое детство и мама-то не проявляла никакого внимания.

Но на самом деле таких историй полно в жизни каждого человека. В них нет ничего особенного, они просто хорошо помнятся именно потому, что не случились. Все, что желалось и быстро сбылось, почти всегда забывается, а вот такие несбывшиеся батуты до конца жизни могут маячить. У каждого что-то не случилось. Не случилась Барби (у меня, кстати, тоже), велосипед, коньки, короткая стрижка, на которую мама не согласилась, да мало ли еще что. Но я, став взрослой мамой четверых детей, поняла, что родители делают это не специально и не потому, что им плевать на детей. (Нет, есть отдельные личности, которым и правда плевать, но это исключение и сейчас не о них, а об общей массе). У родителей всю жизнь болит душа за ребенка, и они стараются, как могут, как умеют. Ну вот как сами научились жить, так и живут, так и ребенка растят. Какую модель поведения считали со своих родителей, что видели в своей семье, то и записали на подкорку. Каждый родитель, даже самый чуткий, самый продвинутый в деле воспитания и понимания своего чада, все равно сделает что-то такое, с чем ребенок потом может пойти к психотерапевту.

В постсоветское время, мне кажется, был вообще самый большой разрыв между родителями и детьми, какой только может быть. Родители выросли в другой стране, они в другой стране стали взрослыми, прочно усвоили способы выживания и их считали единственно правильными. И чем старше был человек, тем сложнее ему было меняться. Моей маме было 37, когда я родилась. А когда СССР распался – 43 года. Она навсегда осталась там. У нее до сих пор дома есть шкаф с консервами, полка с рулонами туалетной бумаги, полка с коробками стирального порошка, как будто в стране все еще голод и дефицит. У нее до сих пор в шкафу новые простыни 73-го года выпуска и гора одежды, которую она когда-то носила. Когда-то в молодости.

Когда мне было лет 17, и мы поехали первый раз с друзьями на пляж, мама дала мне свой старый купальник. Говорила, что он отличного качества, Чешский что ли… Мне было ужасно стыдно. Как будто я бабкины панталоны напялила. Но выбора не было. Денег мне не давали, сама я еще не зарабатывала. Выбор был либо не ехать, либо ехать в мамином купальнике. Я решила ехать.

Ничего страшного не произошло, конечно. Никто в меня не тыкал пальцем. Думается, никто и не заметил, что купальник какой-то не такой. Но внутри меня очередной раз подкрепилась мысль, ставшая уже привычной за эти годы – я не такая, как все. Мне уже 17, а я все еще хожу в одежде времен маминой молодости. Ношу старое пальто, отданное кем-то из ее подруг. Пальто! В те годы в нашей стране в пальто не ходил никто. Все носили куртки или шубы. Это сейчас ходят в чем угодно, можно нацепить старое бабкино пальто из сундука и выглядеть как с обложки, все еще обзавидуются. Тогда так было нельзя, по пальто сразу было видно, что ты нищий, носишь чьи-то советские обноски.