Ромка Кричалов тоже был коренным жителем детдома. Ему, как и Варьке, даже фамилию придумывали – потому что орал все время, оттого и Кричалов. Только ему было уже шестнадцать. Он заканчивал девятый класс и скоро должен был поступать в техникум, а значит, становиться совсем самостоятельным. Ему даже техникум подобрали, чтоб с общагой. Неизвестно из-за каких таких заслуг, но по нему сохли все девчонки детского дома. Обычный мальчишка, крепенький, вихрастый, веснушек полные щеки, а вот поди ж ты – сходили с ума девицы и хоть ты тресни! Ну и Варька тоже решила влюбиться именно в него, чем она других хуже. Беда же всех девчонок состояла в том, что Кричалов уже года два дружил с мощной, грубоватой Оксанкой Степановой, которая была похожа скорее на мальчишку, нежели на девочку – подростка. Но… это ничего не меняло, и девочки прилежно вздыхали всякий раз, завидев веснушчатого Ромку. И Варька вздыхала вместе со всеми. Даже как-то страдала, переживала. А потом отчаялась и написала ему письмо. Она даже теперь дословно помнит ту записку: «Встретились нечаянно, люблю отчаянно, буду тебя ждать сегодня за трансформаторной будкой в девять вечера. Знаю, что придешь, сердце мое не убьешь, красоту мою не помнешь». Про красоту и «встретились нечаянно» Варька подсмотрела в каких-то девчоночьих записках, и ей казалось, что после такого письма Ромка непременно должен полюбить ее через минуту после прочтения. Она нарядилась на свидание в самое лучшее, хотя чего уж там, просто в чистое – лучшего просто не было. И подалась за трансформаторную будку без десяти девять. А вот что было потом, вспоминает с трудом. На нее накинули темное байковое одеяло и по всем правилам устроили темную. Били несколько человек, пинали, долбили палками, как она вообще тогда калекой не осталась. Долго отлеживалась в больнице и никто из детдомовских не пришел навестить. Зато когда она вернулась, ей устроили «разбор полетов». По всем детдомовским законам, получалось, что виновата только она. Девчонки сторонились ее и презрительно кривили губы.
– Ну ты молодец такая, да? – выговаривали они ей в спальне. – Мы же тоже по Ромке сохнем, так молчим же! А она вся такая умная, да?! А ты знаешь, что у них с Оксанкой все по взрослому! А если у нее ребенок будет?! Она ж его в детдом сдаст! А потому что как она одна его воспитывать станет?! Без отца! И все из-за тебя! Ты подумала, что будет, если Ромка с тобой встречаться начнет!! Пусть маленький Оксанкин ребенок тоже в детдоме будет, да?
Получалось, что Варька уже осиротила еще не появившегося ребенка, сдала в детдом и вообще – поступила по-черному! Говорили про это и в столовой, и на спортплощадке, и во дворе, везде. Воспитатели делали вид, что в доме никаких драк, ссор и бойкотов нет и в помине, у них вообще была своя свистопляска – намечался очередной выпуск, и единственный, кто был на стороне Варьки, это горбатенький Ленька Краснов. Он тогда один заступался за Варьку, кричал, что никакого ребенка нет и в помине, и что Оксанка виновата будет сама, если сдаст ребенка в детдом, потому что вот его мать никогда своего ребенка, то есть его – Леньку, в детдом не сдавала, и все время растила одна! Да только кто его слушал – Краснова. Он же был вруном, это все знали. Мальчишка с малых лет яростно защищал мать, которая его собственными руками скинула с балкона седьмого этажа. Мальчишке было два годика, и здоровьем не блистал, но выжил. Правда, стал инвалидом, за спиной стал расти горб, нарушилась речь и после окончательно так и не восстановилась, мучился головными болями, но свою мать, лишенную родительских прав, защищал всегда яростно и злобно. Над ним смеялись, его дразнили, даже били, но он не отступал.
