Под непрекращающимся дождём трое нижегородцев развернули свою мокрую палатку. Чтобы её просушить, соорудили из половинки железной бочки печку, но сия конструкция сыпала таким количеством искр, что побывавшая в солёной воде ткань постоянно прожигалась. Мы спешно зашивали эти дырки. Новая напасть: вспыхнула палатка. Погасив огонь, обнаружили, что вход нашей палатки сгорел. Такая же участь постигла и один из трёх спальных кулей на оленьем меху. Развернув радиостанцию в остатках палатки, я попытался выйти на связь с базой в Корфе, чтобы сообщить, что мы перебросились самостоятельно, но попытки мои были тщетны, как впрочем, и в последующие дни.
Ребята с Казанского университета предложили нам не мучиться, а ложиться спать вместе с ними в тёплую двухместку. Мы были мокрые насквозь, уставшие, поэтому уговаривать нас не пришлось. Как известно – «в тесноте, да не в обиде». Усевшись за вечернюю трапезу впятером в «сенях» нашего нового жилища, по очереди стали делиться новостями. Влад и Дима (так звали «коренных» дежнёвцев) были рады нашему прибытию по ряду причин. Во-первых, они по нам соскучились. Во-вторых, они с нетерпением ожидали моего ружья, так как у них самих оружия не было, а местные медведи до того обнаглели, что не только порвали им палатку, но и повадились по ночам съедать оставляемые на улице супы и другие продукты. В-третьих, у них не было топора. Точнее – топор был, а не было топорища. Деревьев же толще пальца в бухте не водилось. В этом месте их рассказа мы засмеялись. Дело в том, что когда мы жили в Корфе, то купили топоры, к которым не было в магазине топорищ. Я, с нашей стороны, а Дима со стороны казанцев, сделали из поленьев к топорам топорища. Моё получилось страшное и неказистое, а у Димы – как на витрину. Андрей с Колей меня высмеяли, а Дмитрий сделал ещё пару: одно нам, а другое – им. Его красивое детище сломалось у нас в Анастасии уже на второй день, а моему страшному было всё нипочем. Как выяснилось, печальная судьба постигла и другие «произведения искусства». В-четвёртых, у них не было ножей. Они благополучно теряли их по очереди. Это походило на мистику, но в правоте их слов мы убедились впоследствии сами. Стоило нам найти клык или умершего моржа, как кто-нибудь из нас терял нож. Впоследствии апофеозом была пропажа ножовки, исчезнувшей почти на глазах.
В тот вечер праздничный ужин был на славу. Нас поразило изобилие различных продуктов. Казанцы угостили нас даже сигаретами, хотя сами не курили. Мы помнили, что запасов они брали меньше нашего, а вертолёт к ним тоже не прилетал. Немного поводив нас за нос, они сообщили причину своего благополучия. Как выяснилось, парни нашли в пятнадцати километрах вглубь побережья корякский «контейнер», откуда и пополнили свои запасы. Корякским «контейнером» в тех местах называют железные ящики, которые устанавливаются с вертолётов на пути проходящих оленеводческих бригад. Запас продуктов, спичек, сигарет в них ежегодно пополняется. Нашедшему сию кладовую не грозит голодная смерть.
Пока мы обменивались новостями, сварился ужин. Я достал из рюкзака специально припасённую для этой встречи последнюю бутылку водки. Мы разлили на пятерых сразу всё, чтобы хоть как-то согреться. Подняли свой единственный тост. Он был не за встречу и звучал так: «Господи, дай нам завтра хотя бы полдня сухой солнечной погоды, чтобы просушиться самим и просушить вещи!» Это было нашим самым заветным желанием в этот момент. После этого мы, сырые, залезли в «спальный» отсек палатки. Я поставил в голове заряженное на всякий случай пулями ружьё. Вскоре все уснули.
