– Ты не осознаешь своего счастья.
– Понять бы какого.
– Посмотри вокруг… – поддается она вспышке бессильной досады, вскидывая руки, – тут столько всего, за что можно благодарить.
В детстве сестра обожала играть в семью с куклами, она укладывала их спать, мыла, одевала, кормила и учила так, словно они были живыми. С тех пор мало что изменилось: Энн ведет себя как курица-наседка, хотя ей всего четырнадцать.
– Да, например, за тебя, – усмехаюсь я и щиплю ее за щеку, а она картинно морщится и отодвигается.
Я встаю.
– Тебе тоже стоит прочитать…
– Ты же понимаешь, что в жизни все намного сложнее, чем в книгах…
– Роман планируют экранизировать, – как бы невзначай добавляет она.
Я сразу оживляюсь.
– Кто сыграет главную роль? Будет прослушивание?
– Кажется, Эль Фаннинг.
– Из «Малефисенты»?[13] Как по мне, роль моли – единственное, на что она сгодится.
– Ты просто завидуешь.
Естественно, Шерлок!
– Не завидую. Мне лишь грустно, что удача поворачивается лицом к ней, а не ко мне.
– Удача и к тебе поворачивается лицом.
– В этой дыре я вижу только ее задницу, – отвечаю я и иду к выходу.
– Пеони!
Я оборачиваюсь.
– Так ты им расскажешь? – понизив голос, спрашивает она.
– Как?
– Просто берешь и открываешь рот. Там шевелится нечто под названием язык.
– Не сейчас… Сейчас не могу.
В ее взгляде упрек. Я приближаюсь к столу и обхватываю ладонями спинку стула.
– Что сказать? Что бросила учебу ради карьеры актрисы? Что работаю уборщицей в кафе? Они не поймут… – От этих мыслей на сердце появляется еще одна трещина, поэтому я и не завожу такие разговоры, иначе оно окончательно разлетится вдребезги.
– Ты не будешь есть все время до кастинга? – спрашивает она, немного помолчав.
– Мне это не помешает. – Я сжимаю кожу на щеках, показывая, что не истощена. – К тому же я где-то слышала, что те, кто голодает неделю, чувствуют себя гораздо лучше.
– Лучше кого? Тех, кто голодает две?
– Я же не навсегда отказываюсь от еды.
До первого обморока.
Она качает головой.
– Я обязательно все расскажу родителям, – продолжаю я, – когда что-то подвернется.
– Что подвернется?
– Когда меня возьмут на роль. Тогда у меня будут доводы.
– Но… – Она смущается, опуская глаза, а потом, решившись, смотрит на меня. – А если это никогда не случится?
На этот вопрос четырнадцатилетней девочки у меня нет ответа.
Я поднимаюсь на второй этаж и заглядываю в спальню родителей. Мама сидит за столом и что-то пишет при желтом свете лампы. Прохожу в комнату. Мама пишет, не отвлекаясь, а потом пересчитывает деньги, лежащие перед ней.
Она страховой агент и беспокоится о рисках не только десятков других людей, но и нашей семьи. Ее страсть к деятельности не знает предела: она работает на работе, работает дома, работает, когда здорова и когда больна. Мне кажется, ее мозг не отдыхает даже во сне.
Если сравнить нашу семью с библиотекой, то папа – это книги, прочно стоящие на полках, Энн – смотритель, заботящийся о них, спасая от пыли, а мама – свет, помогающий им встретиться. Какое место в этой стройной системе занимаю я? За двадцать лет мне так и не удалось выяснить.
Смотрю на ее серьезное выражение лица, сложив руки на груди. Мама напоминает дракона из «Хоббита», чахнущего над златом. Она настолько сосредоточенна, что это вызывает невольную усмешку.
– Папа думает, что ты отдыхаешь.
Она заканчивает считать.
– Да, а еще он думает, что у меня нет седых волос. Мужчинам не нужно все знать – для их же блага.
