– Здорово, Вася! Что за мысли тебя обуревают, или соседи никак не могут успокоиться и продолжают тебе под нос график дежурств по коммуналке совать?
– Привет. Хорошо, что пришёл. А «графиком» пусть подотрутся. Дружка своего жду, лифтёра Сорокина. Запаздывает что-то. Я с ним два месяца назад познакомился. Балабол, каких захочешь, днём с огнём не найдёшь, но мужик весёлый и пьёт в меру – жена Феодора Львовна за ним приглядывает. Но раз ты уже пришёл и, как я вижу, ещё и закусон принёс, то и ждать его не будем, а он уж сам, когда сможет, подгребёт.
– Где это ты первач-то отхватил или наладил собственное производство в комнатных условиях? – выкладывая на стол «закусон», поинтересовался я.
– Может быть, и желал всей душой его производить, да соседи сразу же учуют и тут же к участковому побегут жаловаться. Только брагу и могу настаивать в таких тревожных коммунальных условиях. А самогонку мне земляк из деревни привёз в память о прошедшей молодости. Ох и по куролесили мы тогда с ним, когда пацанами были!
Только принялись дегустировать самогон, как в комнату как-то боком, немного стесняясь, зашёл молодой человек лет тридцати – тридцати пяти, похожий на американского писателя Генри Миллера, только с менее лошадиной физиономией, и, увидев меня, скромно назвал себя:
– Сорокин, – и, чуть помедлив, добавил: – лифтёр.
Я через стол пожал его руку и тоже представился. Так я обрёл на долгие годы ещё одного друга и ни разу не пожалел об этом. После нескольких рюмок Сорокина было не узнать. Куда только девалась его застенчивость? Он оказался таким интересным рассказчиком, причём рассказывал с каким-то упоением, да ещё в лицах, что я слушал его как заворожённый. И только телефонный звонок прервал это театральное действо. Звонила Феодора Львовна. Он минут пятнадцать стоял навытяжку с трубкой у уха и всё время кивал головой в знак согласия. Когда разговор закончился, он, к моему невероятному огорчению, засобирался домой. Я был очень расстроен: редко я встречал такого замечательного собеседника. Вася же отреагировал на его уход довольно равнодушно.
– Сколько его слушаю, и всё время врёт как сивый мерин – просто уши вянут. Хорошо, что супруга позвонила, а то бы я точно не удержался и что-нибудь в знак протеста на валторне сыграл, например, «Танец с саблями» Хачатуряна.
Теперь, по прошествии времени, я очень сожалею, что не записывал сорокинские рассказы, и только вспоминаю иногда какие-то их обрывки. Чаще это происходит на улице или в общественном транспорте, тогда я выхватываю из кармана клочок бумаги или блокнот, который специально завёл именно для таких случаев, и нервно, чтобы не забыть, записываю всё, что мне внезапно приходит в голову, а уже дома пытаюсь выстроить хоть какую-то логическую связь. Когда этих записок накопилось значительное количество, мне вдруг подумалось, что материала набралось на целый роман. Я так загорелся этой идеей, что больше ни о чём и думать не мог.
Вскоре после нашего знакомства на дегустации первача Сорокин со своей женой Феодорой Львовной побывали у нас в гостях на улице Гастелло. После нескольких тостов Сорокин обрёл своё истинное лицо: раскрепостился, стал весел и разговорчив и, несмотря на то что Феодора Львовна весь вечер нависала над ним, словно грозовая туча, одёргивая по поводу и без, делая всевозможные тычки и замечания, сдерживать своего темперамента он уже не мог, и рассказы, анекдоты и шутки сыпались из него беспрестанно. Может быть, моя Катя, слушавшая его открыв рот и хохотавшая чуть ли не от каждого слова, заводила нашего гостя (как я понял, женщины, особенно незнакомые, вдохновляли и распаляли его ещё больше), но всё же скорее по своей природной склонности и в окружении симпатичных ему людей просыпался его талант балагура и рассказчика, и он сам получал от своего красноречия не меньшее удовольствие, чем его слушатели.
