литературу.
– Пришлось коробками брать…
– Выродок! Щ-щенок!.. – не унимался Полковник. – Вырастили на свою голову… Он у меня служил…
– Сонечка говорит…
– Сонечка твоя дура!
– Она не дура, она модель!
– Бандитская подстилка!
– Они друзья!
– Она с ним спит! – завывал Полковник. – Спи-и-ит!
Тимур начинал беситься. Шеф улыбался глазами, как добрая фея.
– Михалыч, ты точно не хочешь взять рубрику про секс? Ты мог бы от лица Сони Поповой писать о Кане. Кто-нибудь в курсе, Соня Попова может писать?
– Люди! Люди! Слушайте! Еще газету не до конца обсудили! А у меня интервью, – вмешалась милая, интеллигентная Марина Левинова.
– Да что там обсуждать? Один спорт остался и анекдоты, – сказал Чуви. – Прямо не знаю, что смешнее…
– Тима, – сказала я, – Я передумала. Не хочу я ребенка. Давай этого гаденыша положим между оконных рам?
Тима меня не слушал, но все равно сказал «мурр».
Шеф поднял голову и посмотрел на Тимура. Потом на меня.
– Я знаю, чего твоей рубрике не хватает! – воскликнул он. – Нужен парень для «Sекса». Как Влад Орлов… Щас-щас… Матрица уже есть, знаю! Знаю! «Эквилибриум». Тимон! Ты отныне Тима-Эквилибриум. Сонечка Попова дождется, пока кино выйдет и сразу же поймет, кого потеряла!..
– И Кан, – вставил Чуви.
Под ржание коллег мы с Тимуром тоскливо переглянулись: как тяжело быть трезвыми среди этих невыносимых людей.
Глава 2.
«Список претензий и… тренировок»
– Держи, – сказал Макс, протягивая мне сложенный вчетверо лист бумаги.
Он все еще держался со мной натянуто, но уже не грубил. И тем не менее, почуяв, что я одна, сосед застыл на пороге.
– Что это? – спросила я и протянула руку, стараясь не прикоснуться к его руке, чтобы он не решил, что я его домогаюсь.
– Стихи! – огрызнулся Макс, его взгляд вонзился мне в переносицу, как раскаленный гвоздь. – Набросал вчера в лунном свете, бля…
Трезвость имела один неприятный побочный эффект: приходилось видеть вещи в истинном свете.
– Почему ты так меня ненавидишь?! – спросила я.
И, пожалуй, впервые в жизни, я осмелилась поднять на него глаза.
Красивый, сволочь. Жесткий, холеный… как камень, до блеска зацелованный волнами. Мне тоже хотелось побыть волной… Я спешно отвела взгляд.
– А за что мне тебя любить? – изумился Макс.
Да так искренне, что я не сразу нашлась с ответом. Промямлила, бросая на него короткие взгляды.
– Я не прошу любить меня… Я спрашиваю, что я сделала, что ты меня ненавидишь?
Припертый к стенке, Макс скрестил руки на животе и слегка качнулся накренившись вперед. Постояв немного, он выпрямился и грозно сузил глаза.
– Хорошо! Назови мне хотя бы одного парня, который не ненавидит тебя.
Я вспомнила о Скотте. Почесала затылок.
– Ты не знаешь его…
Макс сардонически улыбнулся.
– А он тебя знает?
Я оскорбилась до слез.
Еще один побочный эффект трезвости. Не так легко принимать открытое хамство за юмор. Когда ты трезвая, то ясно видишь: тебе хамят. И это больно, мать его. Это больно и, не скрою, обидно!
Я крепилась, как могла, но все равно всхлипнула, уткнувшись носом в запястье. Макс, угрюмо отвел глаза и поспешил сменил тему.
– Это план тренировок, – пробормотал он, беря меня за руку и вкладывая в нее листок. – Если не халявить, можно еще килограмма три до февраля скинуть…
Его рука была сухой и горячей. Я выдернула свою, прежде, чем она предательски задрожала. Рявкнула, обозлившись на свою глупость:
– Сколько раз тебя просила: не прикасаться ко мне!
