За дверью послышались удары каблуков о половицы. Гриф открыл глаза, секунду прислушивался, затем откинул край стеганого одеяла, спустил босые ноги на пол, сел на край кровати. Боли в спине он почти не чувствовал, лишь неприятные тянущие ощущения, словно кожи не хватало и ее натянули на рану. Сталкер поморщился: «Сколько я здесь? Неделю, полторы?».
Шаги приближались, остановились перед дверью. Щелистое деревянное полотно с тихим скрипом отворилось, в тесную комнату с бревенчатыми стенами, низким потолком и узким окном вошел пожилой мужчина трудноопределимого возраста, от пятидесяти и до семидесяти лет, с венцом седых волос вокруг обширной лысины на темени, переходящей на морщинистый широкий лоб. Умные серые глаза смотрели испытующе, холодно, но в тоже время приязненно, никакой враждебности в них не читалось, обычный интерес к малознакомому человеку, волей судьбы оказавшемуся на его дороге. Седые усы обтекали рот с узкими растрескавшимися губами и соединялись в короткую бороду. В руках он держал алюминиевую кружку, из которой тянулся парок. Одетый в ношеный вязаный свитер с высоким горлом, мешковатые штаны и кирзовые гармошкой сапоги, он сел на табурет, чашку поставил с краю, так, чтобы пациент мог дотянуться, положил крепкие руки с широкими ладонями на стол.
Некоторое время доктор смотрел через узкое окно в рассохшейся раме на покосившийся редкий забор, на ивовый бурьян, кусты жимолости, на проглядывающую сквозь листья кочковатую поляну, за которой начиналось болото.
– Плохи твои дела, сталкер, – доктор наконец разогнал тишину. – Осколок я вытащил. Спина твоя заживает, как и нога, впрочем, а вот поджелудочная твоя швах. Пей, чего сидишь? – подбородком отшельник указал на чашку с отваром.
Гриф дотянулся, взял чашку обеими руками, поставил на колени.
– Спа…– засипел он, откашлялся, повторил попытку, – спасибо.
– Пей, это тебе поможет.
В соседней комнате послышалось цоканье, которое быстро приближалось. Через несколько секунд к компании людей присоединился псевдопес. Немалые размеры, приплюснутая зубастая пасть, мутный, затянутый бельмом левый слезящийся глаз, сухая топорщащаяся клоками шерсть, тело, словно не раз шитое и кроеное, на длинных когтистых лапах вызывали в сталкере неприязнь и опасения. Столько их сталкер перебил и натерпелся, что привыкнуть к мысли, будто Барс – безобидное создание, было выше его сил. Враждебность ко всякому роду мутантов засела в сталкере так глубоко, что даже сделать исключение не представлялось возможным.
Пес подошел к хозяину, посмотрел на него целым глазом, сел рядом. Доктор погладил лобастую, изрытую шрамами голову.
– Держать тебя, сталкер, дальше не вижу смысла. Все, что мог, я сделал. Тебе только осталось набираться сил и время от времени глотать капли. Пару пузырьков я приготовил. Двенадцать капель при приступах и утром по восемь натощак. День-другой тебя еще потерплю. Вся твоя снаряга дожидается на террасе. Берц я заштопал.
– Я понял, – Гриф потихоньку хлебал горячий отвар и внимательно слушал. Он прекрасно помнил недавний разговор с доктором, когда стало ясно, что он выкарабкивается и выздоровление уже не казалось, чем-то несбыточным. На вопрос сталкера, как он здесь очутился, Болотный доктор рассказал короткую историю. Мол, первым его нашел Барс и будто уже до псевдопса кто-то поглодал. Гриф так не думал. Если бы кто-то раньше нашел, вряд ли обошлось башмаком и голенью. Но и на том спасибо.
