Так что на запрашиваемую Дегатти тысячу не соглашался никто. А он упрямо отказывался сбавить хоть орб.
Они вернулись в кошель только поздно вечером. Енот подал ужин, Дегатти мрачно ел, а Лахджа тихонько скреблась в стекло.
Ей тоже хотелось кушать.
Дегатти посмотрел в ее жалобные глаза, вздохнул и спросил:
– Если я тебя выпущу, не будешь больше мебель ломать?
– Да, пожалуйста, не надо! – взмолился енот.
Похоже, он весь день горбатился, наводя порядок. И все равно стекла в серванте заменить не успел.
– Не буду, – виновато сказала Лахджа.
– А меня убивать не будешь? И под «меня» я имею в виду и фамиллиаров тоже.
– Не буду. Выпусти.
Дегатти снова вздохнул и вытащил пробку.
Следующие десять минут за столом царило напряженное молчание. Лахджа ела, Дегатти ел, фамиллиары тоже ели. У кота и енота оказались собственные высокие стульчики, попугай устроился на специальной жердочке, а змея высовывалась иногда из рукава Дегатти. Псу хватало роста, чтобы сидеть на полу, а коня кормили отдельно – у него было собственное стойло где-то в недрах квартиры.
– Может, не надо меня продавать? – наконец попросила Лахджа.
– Не надо, – вяло согласился Дегатти. – Все равно тысячу никто не даст, а пара сотен меня не выручит…
– Ну и отпусти меня тогда просто, а?..
– Хм… – поднял голову волшебник. У него вдруг задорно заблестели глаза. – А как насчет… сделки?..
– Сделки?..
– Пари, если хочешь. Мы сейчас… сыграем на твою свободу. Побеждаешь ты – идешь куда хочешь. Побеждаю я – ты моя собственность и сбежать больше не пытаешься.
– Мне не нравится ход твоих мыслей, – прищурилась Лахджа. – А что за игра?
– Можно в манору. Умеешь?
– Нет. Даже не знаю такой игры.
– А какие знаешь? Из таких, чтоб для двоих и в помещении.
– Шахматы. Шашки. Покер. Скрэббл. «Скажи иначе». «Звезда Африки»… хотя вряд ли у тебя найдутся доски и фишки… – сказала Лахджа, разглядывая сервант. – Еще «Съедобное и несъедобное»… это такая паргоронская игра, тебе не понравится. Дженгу знаю…
– Что за дженга?
– Такая игра с маленькими дощечками. Строим из них башенку, а потом по очереди вынимаем по одной из середины и кладем на самый верх. У кого башенка развалится, тот и проиграл.
– А, башенка! – обрадовался Дегатти. – В моем мире ее тоже знают. Только у нас играют не дощечками, а специальными жетонами. Иногда монетами.
Енот уже вытащил из серванта коробку. Лахджа открыла ее и пошевелила пальцем жетоны. Они выглядели иначе, чем бруски для дженги. Металлические, все немного разной формы, но в целом почти круглые.
– То есть их надо просто класть друг на друга? – спросила она.
– Да, по очереди. У кого упало, тот проиграл.
– Примитивно как-то.
– Так детская игра же. Еще пьяные ее почему-то любят. Играем?
– Давай. Только если я проиграю, договор не безвременный. Один день.
– Один день?! Э, ну нет! – запротестовал Дегатти. – Я рассчитывал хотя бы на десять лет!
– Ты вот так годами чужой жизни раскидываешься? Десять лет отдать тебе на служение?
– Так ты же бессмертная.
– Это да, но молодость ума, знаешь ли, вечно не продлится.
– Дури кого-нибудь другого, а? – устало сказал Дегатти. – Ну не десять лет, так хотя бы три.
– Без обид, но мне рожать через полгода. Я не хочу, чтобы мой ребенок родился в рабстве у какого-то хмыря. Я согласна на один месяц, но это все.
– Месяц – это сколько?
– Одну луну.
– То есть двадцать шесть дней. Не, несерьезно. Давай полгода. Как раз пока не родишь.
