– Возможно, Джон, но покуда ни пастеровцы, ни французские власти не нашли никакого следа этих записей, и поверь – не потому, что не искали.
«Что за этим скрывается? – мелькнуло в голове Джона. – Зачем Шамбору понадобилось вести дневник от руки? Или, осознав, насколько близок он к успеху, ученый превратился в параноика?»
– Полагаете, он подозревал – или был уверен, – что кто-то из коллег следит за ним?
– Французы не знают, что и думать, – ответил Клейн. – Мы тоже.
– Шамбор работал в одиночку?
– У него был лаборант, но тот сейчас в отпуске. Французская полиция его ищет, – отозвался Клейн, глядя, как восходит над прерией огромное алое солнце. – А еще… мы полагаем, что с ним сотрудничал доктор Зеллербах.
– Полагаете?
– Чем бы ни занимался доктор Зеллербах, это происходило совершенно неофициально… почти секретно. В журналах охраны Пастеровского он проходит просто как «наблюдатель». Сразу же после взрыва полиция обыскала его номер в отеле, но не нашла ничего. Из вещей – лишь чемодан белья. Ни с кем в отеле или в институте он не общался. Полицейские здорово удивились тому, как мало людей вообще его вспомнили.
Джон кивнул:
– Очень похоже на Марти. – Его друг-затворник непременно настоял бы на подобной анонимности. Но молекулярный компьютер – одна из немногих вещей, способных выманить Марти из самоизоляции. – Когда он придет в себя, то сможет рассказать, насколько далеко продвинулся Шамбор.
– Если придет. И даже тогда может быть слишком поздно.
– Он выйдет из комы, – проскрежетал Джон с неожиданной яростью.
– Пусть так, полковник, но когда? – Клейн соизволил вынуть из зубов мундштук, чтобы удобнее было прожигать Джона взглядом. – Вам стоит иметь в виду, что первый звонок уже прозвенел. Вчера вечером – без пяти восемь по вашингтонскому времени – остров Диего-Гарсия потерял радиосвязь со всеми самолетами. Не удалось ни установить причину, ни наладить связь снова. Ровно пять минут спустя она восстановилась сама. Никаких неполадок в системе, ни проблем с погодой, ни операторских ошибок. Предположительно, там поработал хакер, но не осталось следов взлома, а эксперты в один голос утверждают, что ни один существующий компьютер не в силах произвести подобную атаку, не оставив следа.
– Ущерб?
– Материальный? Никакого. А для наших нервов – изрядный.
– Как это соотносится по времени со взрывом в Пастеровском?
Клейн невесело ухмыльнулся:
– Пару часов спустя.
– Это могла быть проверка возможностей шамборовского прототипа. Если тот существовал. И если его украли.
– Вот-вот. Что мы имеем? Лаборатория взорвана. Сам Шамбор погиб или пропал. А его работа уничтожена… или исчезла.
Джон кивнул:
– И вы боитесь, что взрыв должен был скрыть его убийство и кражу записей и образца.
– Действующий ДНК-компьютер в недобрых руках – опасная штуковина.
– В любом случае я собирался лететь в Париж. Из-за Марти.
– Я так и думал. Хорошее прикрытие. Кроме того, ты скорее сможешь распознать молекулярный компьютер, чем любой другой в нашей конторе. – Клейн воздел очи горе, словно ожидая увидеть сыплющиеся с ясного неба МКБР [5]. – Ты должен выяснить, действительно ли погибли отчеты, дневники, протоколы Шамбора, или они украдены. Существует ли действующий образец молекулярного компьютера. Работаем по обычной схеме. Я – твой единственный связной. В любое время дня и ночи. Если тебе потребуется что-нибудь – что угодно – от правительства или армии по обе стороны Атлантики, – только попроси. Но все должно быть проведено в строжайшей тайне, понимаешь? Нам не нужна паника. И хуже того – не хватало, чтобы какая-нибудь излишне горячая страна второго или третьего мира заключила с этими подрывниками сделку.
