Мне было обидно, что моя девушка могла про меня плохо подумать. Впервые промелькнула мысль: а моя ли это девушка, если она готова поверить другим, и даже не выслушать сначала меня?
– Прости, – выдавила Люда из себя через несколько минут. – Но подумай сам, как это выглядело! Благодаря товарищу Бухарину тебя восстановили в комсомоле, а тут товарищ Сталин читает на съезде критику его статьи, и после заявляет, что это ты ее сделал. Неужели товарищ Сталин соврал?
Похоже в том, что видные партийцы не могут врать, она ничуть не сомневалась, а тут ее мир перевернулся.
– Нет, товарищ Сталин не соврал, это была моя критика, – признался я.
– Но тогда как же… это же… – не находила она слов.
– Сначала выслушай, а потом делай выводы. Хорошо?
Люда кивнула и встала, чтобы налить нам чай. Пока она это делала, я коротко рассказал, как все было.
– Получается, все это стечение обстоятельств, – горько заметила она. – А как товарищ Сталин некрасиво поступил. Не ожидала.
Да, наивная она еще. Как и я. Не делился с ней отец, как в жизни бывает. Уберечь наверное хотел.
– Я благодарен невольной помощи товарища Бухарина, но все же считаю, что он в своей статье был не прав, – подвел я итог. – И как комсомолец и человек, которому не все равно будущее нашей страны, я готов отстаивать свое мнение.
– Прости меня, – снова повинилась Люда и впервые за вечер обняла. – Больше не буду в тебе сомневаться.
Ушел я от Говориных поздно, а домой возвращался, понимая, что меня ожидает еще один трудный разговор за этот день. И отец меня «не подвел», хотя и высказался очень коротко.
– Зря полез во все это.
Вот и вся его реакция. После чего он ушел на кухню – пить. Я давно заметил за ним эту привычку. Стоит ему узнать что-то очень плохое, так тут же за бутылку берется. Хорошо хоть в запой не уходит и в другие дни почти не пьет.
Следующие пару дней прошли почти спокойно. В университете меня также продолжали сторониться и показательно «презирать», но с каждым днем все меньше. Были у людей и иные дела и заботы, чтобы только обо мне думать. Скоро и вовсе это сойдет на «нет», если нового повода не дам. Отдельно поговорил с Борькой. Друг оказался более стойким перед чужим мнением, чем Люда, и ни в чем меня обвинять не стал. Только попросил все рассказать, за что ему огромное спасибо. А вот к Михаилу Ефимовичу мне пришлось идти самому.
– Ну как тебе слава? – такими ехидными словами встретил меня Кольцов.
– Ругать будете? – мрачно спросил я его.
– За что? Я не первый день наблюдаю за витиеватыми политическими зигзагами. Забыл, что я обычно пишу?
Ну да, политические фельетоны. Чтобы их создать, нужно быть «в теме».
– И что скажете? Или посоветуете?
– Скажу – крепись. А посоветовать тут мало что можно. Только то, что теперь тебе нужно тщательнее следить за языком, да сначала думать, что именно и для чего ты хочешь передать товарищу Сталину.
– Это я уже понял, – вздохнул я.
– Ну-ну, не кисни, – по отечески похлопал он меня по плечу. – Ничего страшного не произошло. Лучше скажи – пойдешь со мной на те заводы?
– А вы все еще собираетесь туда идти?
– Конечно! – уверенно кивнул Михаил Ефимович. – Я еще и новую статью собираюсь сделать потом, или лучше – фельетон. Что в итоге вышло после твоей активности. Достигли мы главного – изменения труда рабочих к лучшему – или нет. Или просто шум создали, а весь пук в воду ушел.
Я хохотнул от его выражения.
