Партия в шестиугольные шахматы - страница 27

– Его арестовали?

– Нет. Он застрелился. Как говорил дедуля, несмотря на то, что в небе было темно. Я не знаю, что это значит. Прабабушка Нора сошла с ума. Вернее, она стала похожа на тихий призрак. Это тоже слова дедули. Сам он воспитывался у тетки, сестры Норы. Тетка всю жизнь говорила, что Василий Нору погубил. Погубил невинную страдалицу.

Виталий аккуратно положил фотографию на стол. Помолчали. Как на поминках. Напряженно. Руппия махнула рукой и поправила прядь.

– Слушай, пожалуйста, сходи с Бонифацием, у меня сегодня что-то настроения нет.

– Понимаю. – Виталий улыбнулся, – Схожу, схожу, не волнуйся. Эй, Бонифаций! Вставай, старая развалина!

«Встаю, встаю, пельменями угостились, можно и побегать». Пес с довольным ворчанием легко вскочил на ноги, отряхнулся и завилял хвостом.

***

На улице наступила настоящая зима. Вернее, она не была еще настоящей, сухой снежок покрывал землю слегка, понарошку, слабый морозец бодрил, не заставляя кутаться в шарфы и натягивать шапки и кепки на уши, но это уже была не утренняя слякоть, озноб и неудовольствие. Это было полное дыхание, первый пар изо рта, просветление головы, почти новогодняя легкость.

«Нам-то хорошо, а каково уткам в Харитоновском парке, – неожиданно подумал Виталий, – и незнакомец, ха! – уже не будет протирать вспотевшее лицо. А Арсений Игнатьич начнет вдвое больше курить».

– Ты представляешь, Бонифаций, – Виталий потрепал пса за уши, – как же мне везет на учителей.

Бонифаций задрал голову к Виталию и оскалился. И не просто оскалился, а улыбнулся. Ей-Богу, улыбнулся. Да, Бонифаций, учителей хватает. Сначала это был дедуля, он ведь, в сущности, дед не только Руппии, но и твой. Вот он-то был настоящий учитель, хотя поначалу походил на Алексея-незнакомца и Арсения Игнатьича: точки притяжения в толпе, первовзрыв как начало Вселенной…, и все это лихо увязано с историей, но говорил поинтересней и не позволял себе высокомерия, хотя я тогда был еще подростком, совсем несмышленышем. А эти все теории! Отожгли мужики, так отожгли. Понимаешь, Бонифаций, ну, хорошо, пусть Советский Союз – метастабильное высокоэнергетическое состояние по сравнению с Российской Империей. Но почему тогда, покинув его, мы не перешли обратно, на основной уровень? Мы же ухнули черт-те куда, в бозе-конденсат какой-то. У дедули теория стройнее была. Я, Бонифаций, редко слова точь-в-точь запоминаю, а эти слова как засели тогда в голову, так и не уходят: «Но что не сделал Бог, сделали люди. В России. В начале двадцатого века. Мир взорвался, и в эпицентре не осталось ничего. Обломки же постепенно замедлили свое движение и застыли. Возникла оболочка, саван, рогожа, скорлупа, „shell“, как сказали бы англичане. И по этой скорлупе мы и ползали. А говорили „жили“. Скорлупа оказалась непрочной, все-таки она не была цельной, рано или поздно трещины должны были пойти по местам срастания обломков и пошли… А люди в трещины начали проваливаться». Что, Бонифаций, ты на меня смотришь, и головой качаешь? Вправо-влево? Понимаешь что-то? Научил тебя дедуля понимать людей, как того, первого Бонифация.

Виталий перешел с дорожки на газон и замедлил шаг, ступая с пятки на носок, четко отпечатывая свои следы на снегу. Бонифаций закрутился вокруг его ног, поскуливая и подлаивая. «Фу, Бонифаций! Фу!» Виталий присел на корточки и погладил Бонифация по голове.

– Понимаешь, псина, я кругом ненастоящий. Ненастоящий наркоман, танцор, ухажер. И руки у меня влажнеют, когда волнуюсь. А волнуюсь я часто, и они у меня почти все время влажные, как у настоящего больного. А вот на морозе они не влажные, а теплые, можно и перчаток не носить. Поэтому зимой я и больной ненастоящий. Но зато я настоящий ученик. У всех пытаюсь чему-нибудь научиться. И даже у Руппии. Хотя, почему «даже»? Она внучка своего деда. И наркоманом она меня назвала в учебных целях.