– Постой, голубушка, мне пришла в голову блестящая идея!..
– Что такое?
– Я обращусь к дяде. Он никогда не отказывал мне и теперь, верно, не откажет. А как только получу, сейчас приду к тебе и все отдам.
– Какая ты добрая. Какая ты добрая, – шептала сквозь слезы блондинка, горячо целуя подругу.
II
Скоро девушки расстались, и Лиза стала соображать, как помочь Шуре.
О дяде она не думала, потому что старик был скупее отца и племянница не получала от него никогда ни одной копейки. Девушка стала раскидывать умишком, как бы добыть что-нибудь другим способом.
Вдруг в ее голове мелькнула преступная мысль:
«Украду! – подумала она и испугалась своего намерения. – Ведь что придет в голову? Красть!..»
Лиза притворно засмеялась, но мелькнувшая мысль не выходила из головы.
«Разве это будет кража? – заранее оправдывалась она перед собой. – Ведь я возьму у отца, у матери, и от них все равно когда-нибудь перейдет ко мне же то, что у них есть».
Утешая себя таким образом, Лиза постепенно осваивалась с тем, что задумала, и с восторгом представляла себе, как ее задушевная подруга Шура радостно встретит Светлый праздник.
«Голубушка, милая моя, – думала она, – и вдруг будет плакать, – шептала «злоумышленница», собираясь совершить преступление. – Если бы отец и мать были добрыми, разве мне пришло бы в голову украсть у них. А то, заикнись только о деньгах, так мало того, что не дадут, а три дня будут читать нравоучения о вреде расточительности и о пользе экономности».
«А не пойти ли к матери и попросить нужную сумму», – подумала вдруг девушка, но тотчас же спохватилась.
«Я могу испортить все дело, – решила она. – В случае чего… сейчас же заподозрят меня. Лучше так…»
И она стала составлять свой коварный план. Хорошо зная, куда мать кладет бумажник и когда комод остается открытым, Лиза улучила минуту, шмыгнула в спальную, открыла шкатулочку и, отсчитав пятнадцать рублей, незаметно убралась.
«Может быть, мать и не заметит», – подумала она.
Но расчеты ее оказались неверными.
День, правда, прошел благополучно. Лиза сходила к Алонкиным, отдала подруге деньги и, стараясь быть спокойной, вернулась домой. Но в доме уже шел переполох.
III
Цаплина, подводившая каждый вечер итоги суточным расходам и проверявшая свою домашнюю кассу, к ужину заметила пропажу. Начался скандал. На кого прежде всего могло пасть подозрение? Конечно, на горничную, и Евдокия Ивановна обрушилась на нее.
– Воровка! – кричала она. – В суд подам. Засадят тебя, так будешь знать, как лазить по комодам.
Несчастная прислуга оцепенела. Ни душой, ни телом не виноватая, Паша взвыла:
– Помилуйте, барыня, за что обижаете? Про меня никто не скажет, что я в чем-нибудь замечена. Обыщите меня…
– И обыщут. А как ты думаешь! Таким, как ты, потачки не дают…
На крик жены вышел Цаплин и обратился к Евдокии Ивановне:
– В чем дело?
– Украла! Пятнадцать рублей пропали…
– Не дожить мне до праздника, если я попользовалась, – вопила горничная, уходя из комнаты.
Оставшись наедине с женой, Павел Павлович спросил спокойно:
– Да не ошиблась ли ты?
– Никогда не ошибаюсь. Записано…
– Но ведь ты не видела, как она брала?
– Еще бы видела! Я выдрала бы ей все космы!.. Но, кроме нее, некому…
– А кухарка?
– Та не входит в комнаты. Это Пашка, и я сейчас же выгоню ее вон.
– Подумай, что ты делаешь!.. Во-первых, ты не уличила ее, а во-вторых, наступает такой праздник…
– Оставь-ка ее, так она и не столько слимонит. От домашнего вора не убережешься. Вон и вон!..
