– Что случилось?! – крикнул он. – Что стряслось?!
Маконя смотрел сквозь священника, и его губы беззвучно шевелились. Бабы все визжали и визжали.
– Говори громче! Я не слышу! – проорал отец Василий и приложил ухо к самому Макониному рту.
– Не любишь себя, так убей… – еле слышно прошептал Маконя. – Не любишь господа, так умри…
– Что ты сказал? – удивился священник: насколько он помнил, Маконя со школы был кондовым атеистом. – Повтори!
– Не любишь себя, так убей… – снова так же тихо прошептал Маконя. – Не любишь господа, так умри…
Воцарилась тишина, но отец Василий так и стоял, схватив Маконю за грудки и вдыхая острый бензиновый дух. В Маконе словно тикал часовой механизм или прокручивалась одна и та же неизвестно зачем записанная пленка. И он повторял и повторял, вот уж действительно как заведенный: «Не любишь себя, так убей… Не любишь господа, так умри…»
Священник размахнулся и расчетливо, в четверть силы закатил Маконе пощечину. Воздух зазвенел, а Маконина голова мотнулась из стороны в сторону.
– Смотри на меня! – заорал он Маконе в лицо. – На меня посмотри!
Маконя с трудом почти сфокусировал глаза на священнике, но удержать внимание не мог.
Отец Василий размахнулся и закатил ему еще одну пощечину. Бабы в толпе охнули. Маконина голова мотнулась набок, да так и повисла.
– Смотри на меня! – заорал священник. – Что случилось?! Почему ты это сделал?!
Маконя с усилием поднял голову, и в его глазах мелькнул испуг.
– Я не хочу умирать, – тихо, но внятно произнес он.
Священник все понял. Сатанинский промысел достал его и здесь. Но он не собирался уступать! Отец Василий поставил Маконю прямо перед собой, встряхнул и, пронзительно глядя ему в глаза, строго спросил.
– Как тебя нарекли?
В глазах престарелого хулигана застыло изумление.
– Как звать тебя, спрашиваю?!
– Андреем…
– Крещен ли ты, Андрей?
Маконя задумался на бесконечно долгие пять или шесть секунд и отрицательно покачал головой.
– Готов ли креститься?
Маконя снова задумался, и вдруг в его глазах появилась надежда – отчаянная, страстная… Он кивнул.
– Отрекаешься ли от сатаны, Андрей?! – громко и членораздельно произнес священник. Это было не совсем по правилам, но по правилам было некогда.
Маконя кивнул.
– Обещаешься ли господу Иисусу Христу?!
– Да… обещаюсь… – внятно произнес Маконя, но глаза его тут же помутились, и он снова затянул свой речитатив: «Не любишь себя, так убей…»
Священник сорвал с Макони мятый пиджак, стянул через голову свитер и, призвав на помощь диакона, стащил сапожки, содрал брюки и, раздев до трусов, потащил к проруби.
Они с диаконом сбросили Маконю в ледяную воду, окатив толпу волной хрустально чистых брызг. Отец Василий, велев диакону крепко держать крещаемого, дабы не утонул, запоздало кинулся за требником и миро. Но лучше было так, чем никак.
– Крещается раб божий… – громко, внятно начал читать он, и притихшие люди напряженно смотрели, как исчезает в ледяной воде голова Андрея Маконина – еще несколько минут назад хулигана и безбожника, одержимого сатанинской страстью к самоуничтожению.
– Ну что? – вполголоса спросил диакон, когда Маконя вынырнул из проруби в третий раз.
Отец Василий вгляделся: глаза хулигана были ясны и осмысленны, и он явно хотел жить. «Велика сила господа!» – возликовал священник и выдернул Маконю на лед.
Тот так и стоял на четвереньках, пока с него отирали миро, а затем вешали на шею выпрошенный здесь же, у православных, освященный крестик, и поднялся, лишь, когда священник повел его вокруг проруби. И уж потом, когда люди помогли одеть нового обращенного, Маконя поднял глаза на священника.
