– Да вот же они, – я показал несколько оставшихся купюр.
– И тебе так и не жалко тратиться на меня?
– Что их жалеть! Сказано же: деньги это навоз – сегодня нет, а завтра воз.
– А ты не думал найти хозяина денег?
– Я искал его и объявления давал. Никто не откликнулся.
На следующий день Груня пришла в школу одетая просто, но изящно, как будто она из какой-нибудь очень богатой семьи с вековыми культурными традициями. И учителя, и ученики – все обратили на неё внимание.
С Грушей – так я иногда называл про себя свою приятельницу – произошли примерно те же метаморфозы, что и с Элизой Дулиттл, главной героиней пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», поведением и обликом превратившейся из уличной торговки цветами в герцогиню. Моя соседка по классу тоже стала выглядеть чуть ли не принцессой. Даже выражение лица её изменилось, выдавая одухотворённость и благородство натуры.
Наверное, Агриппина и в самом деле была благородным человеком, только тяжесть жизни и грубость общества во многом заставили эти её высокие качества притаиться до поры до времени. И выдавать разным хамам и мелкопакостникам ответные порции грубости и жёсткости.
– Костюм мой со временем износится, – сказала Груня мне на ушко, чтобы не услышали другие ученики. – И опять я стану прежней золушкой.
– Не беспокойся, – шёпотом ответил я. – Мы купим тебе другую одежду, ещё более элегантную и…
Не сумев подобрать нужные слова, я сказал:
– Чтобы все ахнули.
– И всё же откуда у тебя столько денег? – повторила Груня прежний вопрос. – Такое впечатление, что ты им счёта не знаешь.
– Послушайте, медхен: неважно откуда. Главное, что они есть. Но только помалкивай об этом. Тогда ты будешь обеспечена до окончания школы всем необходимым. Пока жизнь не разведёт нас по разным далёким сторонам.
– А она разведёт нас?
– Думаю, да. Предчувствую.
– Жалко, коли так. Но всё равно спасибо тебе.
Она стрельнула в меня своим зелёным взглядом.
– Но сам ты одет… как бы немножко бедновато.
– Не обращай внимания. Это специально. Не хочу выделяться.
Дома Грунины родители рты открыли, когда она предстала во всей красе. Мать ахнула. Отец, заподозрив самое нехорошее, грозно спросил:
– Кто тебя так?
– Никто, – небрежно ответила Груня. И добавила: – Нашла пакет с деньгами. Вот, приоделась.
– Нашла, значит. А почему домой деньги не принесла? – последовал ещё более грозный вопрос. – Мы тебя кормим, поим. Надо было нам отдать.
– Вам? Зачем? – всё так же невозмутимо ответила дочь. – Чтобы родимый батюшка половину из них пропил, а на другую половину новые кирзовые сапоги себе купил! Для этого, да?
– Ты как с отцом разговариваешь! – воскликнул глава семейства. Лицо его передёрнулось от гнева.
– Как вы учили, так и разговариваю. Разве по-другому надо? Тогда как? А-а, не знаете! Лучше скажите спасибо – теперь вам не надо тратиться на одежду для меня.
Отец заикнулся было, чтобы продолжить воспитательный разговор, но Груня остановила его тем, что водрузила на стол бутылку водки.
– Тебе, папаша. А это мамочке.
И положила на другую сторону стола пакет с какой-то красочной одеждой.
– Что в нём? – спросила мать.
– Кофточка, о которой ты столько лет мечтала.
– А Шурке что? – спросил отец, разглядывая этикетку на бутылке.
– Ему – дуля с маслом, – ответила Груня. – От него, кроме гадостей, я ничего не получала.
Однажды дождливым ноябрьским днём, когда мы возвращались из школы домой, моя приятельница о чём-то задумалась, погрустнела, потом сказала со вздохом:
