– Дурдом какой-то, – пробормотала она, – ещё в зад ей вставь…
Марго повернула к Вере надменное лицо, и моя жена тотчас попятилась назад, нервно поправляя изумрудные волосы, сбившиеся в некое подобие шапочки из мокрых водорослей. Кстати, а когда это они успели поменять цвет с тёмно-каштанового на нежно-зелёный? О, и у Серёги тоже…
– Ребята, – сказал я, решив несколько разрядить обстановку, – похоже, в речке, где вас угораздило искупаться, кто-то забыл бочку зелёнки.
– Иди в задницу! – огрызнулся мой товарищ, ощупывая свою скудную поросль. – Я же молчу, как некоторые причёски в чернила окунают. Помылись бы, а то голова аж лоснится.
Рита толкнула скрипнувшую калитку, и мы вошли во двор. Хм, даже покосившаяся поленница на месте – кто-то клонирует домики?
Сергей и Вера направились прямиком к деревянному крыльцу, украшенному изображениями пёстрых птиц, а Маргарита задержалась перед россыпью гороха. Кто-то, видимо, не заметил дырки в мешке и потерял… Вот: сто пятьдесят семь горошин.
– Ровно сто пятьдесят семь, – констатировала Марго, поправляя цветок в волосах, – не смогла удержаться.
– Чувствуется бухгалтер, – ухмыльнулся я, – даже на отдыхе отдаётся любимому делу, без остатка.
Дверь домика распахнулась, и наружу, как чёртик из табакерки, выскочил… Нет, ну и дед тот же самый! Только теперь в красной рубахе с распахнутым воротом, и полосатыми штанами, заправленными в высокие сапоги. Мне показалось, будто я увидел нечто лохматое, размером с кошку, пепельного цвета, скользнувшее из-под ног хозяина в сумрак дома.
– Здравствуйте, гости дорогие! – старик гостеприимно развёл руками, словно собирался нас всех обнять. – Добро пожаловать! Устали, небось, после такой-то дороги. Путь-то был ничего себе! Проходите, располагайтесь, чувствуйте себя, как дом… Гх-х…
Дед поперхнулся и выпучил глаза. Потом быстро откашлялся и попятился в дом, куда успел пустить Веру и Сергея. Продолжая разглядывать меня и Риту, он, едва слышно, шикнул в сторону. Кому это он, интересно? А с нами-то что не так? Наверное, просто ужасно выглядим, от недосыпания и усталости.
Внутри дом оказался не менее архаичным, чем снаружи; по крайней мере, никаких признаков современной техники я не заметил. Огромная, просто-таки чудовищных размеров русская печь отнимала треть помещения, оставив место для деревянного стола на толстых, словно ноги слона, тумбах; трёх табуретов, по виду весьма неустойчивых и ещё какого-то деревянного чудовища, отдалённо похожего на шкаф. Люстры я не заметил, посему исполинская оплывшая свеча посреди стола не вызывала особых вопросов. Ещё парочка таких, чуть поменьше, разместились на шкафу.
Я прошёл внутрь, и обнаружил притаившееся за печью кресло-качалку, покрытое мохнатым клетчатым пледом. Тут же взбиралась в квадратное отверстие потолка шаткая лестница. То ли с чердака, то ли откуда ещё, поступал странный аромат чего-то прянопрелого.
За печью глухо заскрежетало, и старик громко откашлялся, как будто пытался заглушить странный звук. Потом повёл морщинистой ладонью.
– Присаживайтесь, гости, гм, дорогие. Я вас с самого утра дожидаюсь. Вот и покушать приготовил, для тех, кто имеет желание, – опять странный взгляд на меня и Риту, – а на полный живот и известия можно послушать. Для начала представиться бы не мешало. Меня зовут Подорожником, это как травка лечебная. А вас, гости дорогие?
